Мертвые души 11. Пересказ поэмы "Мертвые души" Гоголя Н.В. Чичиков - главный герой «Мертвых душ» Гоголя

В произведении рассказ идет о господине, личность которого остается тайной. Этот человек приезжает в меленький городок, название которого автор не озвучил, что бы дать волю воображению читателя. Имя персонажа Павел Иванович Чичиков. Кто он и для чего приехал не известно пока что. Подлинная цель: покупка мертвых душ, крестьян. В 1 главе говорится о том, кто такой Чичиков и о тех, кто станет его окружать, для осуществления его плана.

Наш главный герой развил в себе хорошее умение: распознавать сильные и слабые стороны человека. Так же он хорошо приспосабливается к изменчивой внешней среде. Со 2 по 6 главы говорится о помещиках и их владениях. В произведении мы узнаем, что один из его приятелей является сплетником, ведущим разгульный образ жизни. Этот страшный человек ставит положение Чичикова под угрозу и после бурного развития некоторых событий тот бежит из города. Послевоенный период подан в поэме.

Краткое содержание Гоголь Мертвые души по главам

Глава 1

Начало разворачивается в губернском городе NN, роскошная холостяцкая повозка подъехала к гостинице. На бричку никто не обратил особого внимания, кроме двух мужчин, поспоривших о том, сможет ли колесо повозки добраться до Москвы или не сможет. В ней сидел Чичиков, первые мысли о нем неоднозначные. Гостиничный дом имел вид старого строения с двумя этажами, первый этаж не отштукатуренный, второй был выкрашен желтой краской из меди. Убранства характерные, то есть убогие. Главный герой представился коллежским советником Павлом Ивановичем Чичиковым. После того как приняли гостя, прибыли его лакей Петруша, и слуга Селифан (он же кучер).

Время обеда, любопытный гость задает служащему трактира вопросы о местной власти, значимых лицах, помещиках, состоянии края (болезни и эпидемии). Он оставляет задание собеседнику уведомить полицию о приезде, подкрепив бумагу с текстом: « Коллежский советник Павел Иванович Чичиков ». Герой романа отправляется на осмотр территории, остается довольным. Он обратил внимание на неверную информацию, размещенную в газете о состоянии парка и его настоящем положения. После господин вернулся в номер, поужинал и уснул.

Следующий день был посвящен визитам к лицам общества. Павел быстро понял, кому и как преподносить лестные речи, о себе тактично умалчивал. На вечеринке у губернатора он завел знакомство с Собакевичем Михаилом Семеновичем и Маниловым, попутно задавая им вопросы, о владениях и крепостных, а конкретно он хотел узнать, у кого какое количество душ. Чичиков получил много приглашений и на каждое являлся, находя связи. Многие стали отзываться о нем хорошо, пока один пассаж не привел всех в недоумение.

Глава 2

Лакей Петруша – молчаливый, он любил читать разного жанра книги. У него еще была особенность: спать в одежде. Теперь вернемся к широко известному главному персонажу, наконец, он решил съездить с Манилову. До деревни, как изначально говорил хозяин, 15 верст(16,002 км), но это оказалось не так. Усадьба стояла на возвышенности, обдуваемая ветрами, жалкое зрелище. Собственник с радостью встретил путника. Глава семьи не занимался поместьем, а предавался размышлениям и мечтаниям. Он считал свою жену прекрасной партией.

Оба бездельники: кладовые пусты, кухонные мастера не организованные, ключница ворует, слуги вечно пьяные и нечистоплотные. Пара была способна на продолжительные поцелуи. За обедом, происходили обмены комплиментами, дети распорядителя показывали свои знания по географии. Настал черед решению дел. Герой смог убедить владельца совершить сделку, в которой умершие люди по ревизорской бумаге числятся живым. Манилов же решил подарить Чичикову мертвых душ. Когда уехал Павел, он еще долго сидел на своем крыльце и задумчиво курил трубку. Он думал о том, что они станут теперь хорошими друзьями, даже мечтал о том, что за их дружбу, они получат награду от самого царя.

Глава 3

У Павла Ивановича было отличное настроение. Может поэтому он не заметил, что Селифан не следил за дорогой, так как был нетрезв. Полил дождь. Их бричка перевернулась, и главный герой упал в грязь. Кое-как, с наступлением темноты, Селифан и Павел набрели на поместье, их пустили переночевать. Нутро комнат говорило о том, что хозяйки из тех, кто плачется об отсутствии денег и урожая, в то время как сами откладывают средства в укромные места. Хозяйка производила впечатление о том, что она очень бережлива.

Проснувшись утром, зоркий деятель, детально изучает двор: много домашней птицы и скота, дома крестьян в хорошем состоянии. Настасья Петровна Коробочка (барыня) приглашает его за стол. Чичиков предложил ей заключить договор, касательно усопших душ, помещица растерялась. Далее она же стала представлять ко всему пеньку, лен и даже птичьи перья. Согласие достигнуто. Все оказалось товаром. Путник поторопился уехать, так как не мог больше терпеть помещицу. Проводила их девочка, она показала, как выехать на главную дорогу и вернулась. На мостовой показался трактир.

Глава 4

Это был простенький погребок, со стандартным меню. Персоналу были заданы естественные вопросы Петра: как давно работает заведение, какие дела у помещиков. К счастью Павла, хозяйка трактира многое знала и с удовольствием делилась всем с ним. В столовую прибыл Ноздрев. Он делится своими событиями: был с зятем на ярмарке и проиграл все деньги, вещи и четыре лошади. Его ничего не расстраивает. О нем бытует не лучшее мнение: изъяны воспитания, склонность ко лжи.

Женитьба не повлияла на него, к несчастью жена умерла, оставив двоих детей, о которых никто не заботился. Азартный человек, нечестный в игре, к нему часто применяли рукоприкладство. Фантазер, отвратителен во всем. Наглец позвал Чичикова к себе на обед и тот дал положительный ответ. Экскурсия по имению, а так же сам обед, вызвали возмущение. Главный персонаж задался целью сделки. Завершилось все ссорой. Он спал гадко в гостях. Жулик утром предложил герою сыграть в шашки на сделку. Дошло бы до драки, если бы не пришел капитан – исправник с известием о том, что Ноздрев находится под следствием до выяснения обстоятельств. Гость сбежал и велел слуге гнать лошадей быстро.

Глава 5

По дороге к Собакевичу Павел Чичиков столкнулся с коляской, которая была запряжена 6 лошадями. Упряжки сильно запутались. Все, кто находился близко, не спешили помогать. В коляске сидела пожилая женщина и юная девушка со светлыми волосами. Чичиков был очарован прекрасной незнакомкой. Когда они разъехались, он долго о ней думал, до тех пор, пока не показалось интересующее его поместье. Окруженное лесом поместье, с крепкими постройками неоднозначной архитектуры.

Хозяин внешне напоминал медведя, так как был крепко сложен. В его доме присутствовала массивная мебель, картины, на которых изображены крепкие полководцы. Беседу было начать непросто даже на обеденном часу: Чичиков начал вести свои лестные разговоры, а Михаил заговорил о том, что все мошенники и обмолвился о неком человеке по фамилии Плюшкин, у которого гибли крестьяне. После трапезы открылся торг мертвых душ, пришлось идти на компромисс главному герою. В городе решили осуществить сделку. Он, конечно же, остался недоволен темя, что хозяин слишком много попросил за одну душу. Когда Павел уходил, успел выяснить, где живет жестокий держатель душ.

Глава 6

Герой въехал в обширное село с бревенчатой мостовой. Эта дорога была небезопасная: старая древесина, готовая развалиться под тяжестью. Все было в запущенном состоянии: забитые окна домов, осыпавшаяся штукатурка, заросший и высохший сад, везде чувствовалась нищета. Помещик внешне напоминал ключницу, настолько он себя внешне запустил. Хозяина можно охарактеризовать так: маленькие бегающие глаза, засаленная порванная одежда, странная повязка на шее. Будто это человек, просящий милостыню. Отовсюду веяло холодом и голодом. В доме было невозможно находиться: полный беспорядок, много лишней мебели, плавающие мухи в емкостях, огромное собрание пыли во всех углах. Но ведь на самом деле у него больше запасы провизии, посуды и иного добра, которое пропадало из-за жадности его владельца.

Когда - то все процветало, он имел жену, двух дочерей, сына, учителя француза, гувернантку. Но супруга умерла, помещик стал таить в себе тревогу и жадность. Старшая дочь тайно обвенчалась с офицером и сбежала, приемник пошел на службу, не получив от отца ничего, младшая дочурка скончалась. В амбарах купца гнили хлеба и сено, но на продажу он не соглашался. Наследница приезжала к нему с внуками, уехала ни с чем. Так же, проигравшийся в карты, сын просил денег и получил отказ.

Скупость Плюшкина не имела границ, он жаловался Чичикову на свою бедность. В итоге Плюшкин продал нашему господину 120 умерших душ и семьдесят беглых крестьян по 32 копейки за одну. Оба чувствовали себя счастливыми.

Глава 7

Нынешний день был объявлен главным героем нотариальным. Он увидел, что у него уже есть 400 душ, также он заметил в списке Собакевича женское имя, подумав, что тот невообразимо бесчестный. Персонаж отправился в палату, оформил все документы и стал носить титул Херсонского помещика. Это отметили праздничным столом с винами и закусками.

Тосты говорили все и кто - то намекнул на женитьбу, чему в силу естественности ситуации, был рад новый купец. Его долго не отпускали и предлагали быть в городе как можно дольше. Закончилось застолье так: довольный хозяин возвратился в покои, и жители легли спать.

Глава 8

Разговоры местных жителей были только о покупке Чичикова. Все восхищались им. Горожане даже забеспокоились о возникновении бунта в новом поместье, но барин успокоил их тем, что крестьяне спокойные. Пошли слухи о миллионном состоянии Чичикова. Особенно на это обратили внимание дамы. Внезапно у купцов хорошо пошла торговля дорогими тканями. Новоявленный герой был рад полученному письму с любовными признаниями и стихами. Восторг вызвало то, что его пригласили на вечерний прием к губернатору.

На званом балу он вызвал у дам бурю эмоций: они окружили его со всех сторон настолько, что он забыл поприветствовать хозяйку данного мероприятия. Персонаж желал найти сочинительницу письма, но тщетно. Когда он понял, что поступает неприлично, он поспешил к губернаторше и растерялся, увидев с ней прекрасную блондинку, с которой он повстречался на дороге. Это была дочка хозяев, недавно выпущенная из института. Наш герой выпал из колеи и потерял интерес к другим дамам, чем вызвал их недовольство и агрессию по отношению к юной особе.

Все испортило появление Ноздрева, он начал громко говорить о бесчестных делах Павла. Чем испортил настроение и вызвал скорый уход героя. Плохо сказалось появление в городе коллежской секретарши госпожи с фамилией Коробочка, она хотела выяснить реальную цену мертвых душ, так как боялась, что продала слишком дешево.

Глава 9

Наутро следующего дня коллежская секретарша поведала, что Павел Иванович купил у нее души усопших крестьян.
Две женщины, обсуждали последние новости. Одна из них поделилась известием о том, что Чичиков явился к помещице по фамилии Коробочка и требовал от нее продажи душ уже умерших. Другая дама сообщила, что ее супруг слышал похожую информацию от господина Ноздрева.

Они начали вести рассуждения о том, зачем новоявленному помещику такие сделки. Их мысли завершились на следующем: барин истинно преследует цель похищения дочери губернатора, а содействовать ему будет безответственный Ноздрев, а дело с усопшими душами крестьян: вымысел. Во время их споров появился прокурор, дамы поведали ему свои предположения. Оставив прокурора наедине со своими мыслями, две особы направились в город, разнося за собой сплетни и гипотезы. В скором времени весь город был ошеломлен. Из-за долгого отсутствия интересных событий все обратили внимание на новости. Даже был такой слух, что Чичиков покинул жену и гулял в ночное время с дочерью губернатора.

Появилось две стороны: женщины и мужчины. Женщины говорили только о предстающей краже дочери губернатора, а мужчины о невероятной сделке. В итоге губернаторша устроила допрос дочери, а та плакала и не понимала, в чем ее обвиняют. В это же время узнались кое-какие странные истории, в которых стали подозревать Чичикова. Тут еще губернатору пришел документ, в котором говорилось о беглом преступнике. Всем захотелось узнать, кто же есть на самом деле этот барин и ответ решили искать у полицмейстера.

Глава 10 краткое содержание Гоголь Мертвые души

Когда все чиновники, измученные страхами, собрались в назначенном месте, многие стали озвучивать предположения, кто же есть наш герой. Один говорил, что персонаж никто иной как распространитель поддельных денежных средств. А позже оговаривал, что возможно это ложь. Другой предположил, что он чиновник, генерал-губернатор канцелярии. И следующий комментарий опровергал предыдущий самостоятельно. Идея того, что он обычный преступник не понравилась никому. Как тут одного почтмейстера осенило, он прокричал, что это господин Копейкин и принялся излагать о нем историю. В «Повести о капитане Копейкине» говорилось вот что:

«После войны с Наполеоном направили раненого капитана, носящего фамилию Копейкин. Точно никому не было известно, при таких обстоятельствах он потерял конечности: руку и ногу, и после чего он сделался безнадежным инвалидом. Капитан остался с левой рукой, и каким образом ему зарабатывать себе на жизнь непонятно. Он направился на прием в комиссию. Когда он, наконец, попал в кабинет, ему задали вопрос о том, что его привело сюда, он ответил, что проливая за родину кровь, потерял руку и ногу, и не может зарабатывать на жизнь, а от комиссии он хочет просить благосклонности царя. Деятель сказал, что бы капитан приходил через 2 дня.

Когда он вернулся по истечению 3-4 дней, капитану сообщили следующее: нужно подождать, когда государь приедет в Петербург. Денег у Копейкина не осталось, и, отчаявшись, капитан решается взять на грубый шаг, он ворвался в кабинет и стал кричать. Министр рассердился, позвал соответствующих людей, и капитана вывезли из столицы. Как дальше сложилась его судьба, никто не знает. Только известно, что в тех краях организовалась банда, главарь которой, якобы Копейкин». Все отвергли эту странную версию, ведь у нашего героя конечности были целы.

Чиновники, для разъяснения ситуации, решились пригласить Ноздрева, зная, что он постоянно лжет. Он внес свой вклад в историю и сказал, что Чичиков шпион, распространитель поддельных ассигнаций и похититель дочери губернатора. Все эти известия так сильно повлияли на прокурора, что по приходу домой он умер.

Наш главный герой ничего об этом не знал. Он находился, простуженный и с флюсом, в номере. Его удивило то, что его все обделили вниманием. Как только главному персонажу стало лучше, он приходит к выводу о том, что пора нанести визиты к чиновникам. Но его все отказались принимать и вести беседы, не объясняя на это причины. Вечером к помещику приходит Ноздрев и рассказывает о его причастии к фальшивым деньгам и несостоявшемуся похищению молодой особы. А еще, по мнению общественности, по его вине умирает прокурор и в их город приезжает новый генерал-губернатор. Петр испугался и выпроводил рассказчика. А сам приказал Селифану и Петрушке срочно упаковывать вещи и, как только рассветет, отправляться в путь.

Глава 11

Все пошло против планов Павла Чичикова: он проспал, а бричка не было готова, потому что была в плачевном состоянии. Он накричал на своих слуг, но ситуации это не помогло. Наш персонаж был крайне зол. В кузне с него взяли большую плату, так как поняли, что заказ срочный. И ожидание не приносило удовольствия. Когда они все-таки отправились в путь, им встретилась процессия похорон, наш персонаж сделал вывод, что это к счастью.

Детство Чичикова было не самым радостным и беззаботным. Его мать и отец принадлежали дворянству. Наш герой в раннем возрасте потерял мать, она умерла, а отец очень часто болел. Он применял насилие к маленькому Павлу и принуждал его к обучению. Когда Павлуша стал взрослее, папа отдал его родственнице, живущей в городе, что бы тот ходил в классы городского училища. Вместо денег отец оставил ему наставление, в котором он наставлял сына учиться угождать другим людям. С наставлениями он все же оставил 50 копеек.

Наш маленький герой с полной серьезностью учел слова отца. Учебное заведение не вызывало интереса, но он охотно учился наращивать капитал. Он продавал то, чем его угощали товарищи. Однажды дрессировал два месяца мышь и тоже ее продал. Был случай, когда он слепил снегиря из воска и так же благо6получно продал. Преподаватель Павла ценил хорошее поведение своих учеников и поэтому наш герой, закончив учебное заведение, и забрав аттестат, получил вознаграждение в виде книги с золотыми буквами. В это время умирает отец Чичикова. Он оставил после своей смерти Павлу 4 сюртука, 2 фуфайки и маленькую денежную сумму. Их старый дом наш герой продал за 1 тысячу рублей, а их семейство крепостных крестьян перенаправил. Наконец Павел Иванович узнает историю своего учителя: он был выгнан из образовательного заведения и от горя учитель начинает злоупотреблять алкоголем. Те, у кого он преподавал, помогали ему, но наш персонаж сослался на отсутствие денег, он выделил всего лишь пять копеек.

Товарищи по учебному заведению моментально выбросили эту неуважительную помощь. Преподаватель, когда узнал об этих событиях, долго плакал. Тут и начинается военная служба нашего героя. Ведь он хочет жить дорого, иметь большой дом и личный экипаж. Но везде нужны знакомства в высоких общественных кругах. Ему досталось место с маленьким годовым жалованием в 30 или 40 рублей. Он всегда старался выглядеть хорошо, у него это получалось отлично, особенно если учесть тот факт, что его коллеги имели неопрятный вид. Чичиков всячески пытался обратить на себя внимание начальника, но тот был равнодушен к нашему герою. До тех пор, пока главный персонаж не нашел слабое место начальства, а его слабость в том, что его уже зрелая и малопривлекательная дочь, до сих пор одна. Павел стал оказывать ей знаки внимания:

становился рядом с ней при возможности. Далее его пригласили в гости на чай, а через короткое время его принимали в доме как жениха. Через время в палате освободилось место заведующего делопроизводством в приказе, Чичиков занял эту должность. Как только он продвинулся по карьерной лестнице, из дома невесты пропал сундук с вещами предполагаемого жениха, он сбежал и перестал называть начальника папенькой. Несмотря на все это он ласково улыбался несостоявшемуся тестю и звать в гости, когда встречал его. Начальник же оставался с честным пониманием того, что его подло и умело обманули.

Самое сложное дело, по мнению Чичикова, он сделал. На новом месте главный персонаж начал вести борьбу с теми должностными лицами, которые принимают от кого-либо материальные ценности, при этом он оказался сам тем, кто принимает взятки в крупном размере. Начался проект по постройке здания для государства, в этом деле принимал участие Чичиков. За 6 долгих лет у здания был построен лишь фундамент, в то время как у членов комиссии к имуществу прибавилось по изящному зданию, представляющему высокую архитектурную ценность.

Павел Петрович стал баловать себя дорогими вещами: тонкие голландские рубашки, породистые лошади и многие другие мелочи. Наконец на смену старого начальника пришел новый: человек военной закалки, честный, порядочный, борец с коррупцией. На этом кончился рассвет деятельности Чичикова, он был вынужден бежать в другой город и начинать все с начала. За короткий срок он сменил на новом месте несколько низких должностей, находясь в кругу людей, которые не соответствовали его статусу, так думал наш герой. Во время своих бед Павел немного истощал, но герой разобрался с неприятностями и добрался до новой должности, он стал работать на таможне. Произошло осуществление мечты Чичикова, он был полон энергии и вкладывал все свои силы в новую должность. Все считали, что он отличный работник, догадливый и внимательный, ему удавалось часто выявлять контрабандистов.

Чичиков был яростным карателем, честным и неподкупным на столько, что это выглядело не совсем естественно. Его, в скором времени, заметило начальство, главного героя повысили в должности, после этого он предоставил начальству план по поимке всех контрабандистов. Его проработанный план одобрили. Павлу дали полную волю действий в данной сфере. Преступники чувствовали страх, они даже образовали преступную группу и задумали дать взятку Павлу Ивановичу, на это он дал им тайный ответ, там говорилось о том, что нужно подождать.

Настало свершение махинаций Чичикова: когда под видом испанских баранов, контрабандисты переправили дорогие изделия. Чичиков на конкретной махинации заработал около 500 тысяч, а преступники не менее 400 тысяч рублей. Будучи пьяным, наш главный герой пошел на конфликт с человеком, который тоже принимал участие в махинациях с кружевами. Из-за случившегося события все тайные дела Чичикова с контрабандистами открылись. Наш несгибаемый герой попал под суд, все, что ему принадлежало, было конфисковано. Он лишился практически всех денег, но он решил вопрос с уголовным преследованием в свою пользу. Снова пришлось начинать все с низов. Его посвятили во все дела, он снова сумел получить доверие. В этом месте он и узнал о том, как можно зарабатывать на умерших крестьянах. Ему очень понравился этот возможный способ заработка.

Он придумал, как заработать большой капитал, но понял, что ему нужна земля, где будут находиться души. А это место - Херсонская губерния. И вот он избрал удобное место, исследовал все тонкости дела, нашел нужных людей, получил их доверие. Человеческие пристрастия бывают разной природы. Наш герой с рождения жил той жизнью, которую в будущем предпочел для себя. Среда его взросления была не благоприятна. Конечно, мы сами вправе выбирать, какие качества в себе развивать. Кто-то выбирает благородство, честь, достоинство, кто-то ставит главной целью построения капитала, имение фундамента под ногами, в виде материальных благ. Но, к сожалению, самым важным фактором в нашем выборе является то, что многое зависит от тех, кто был с человеком с начала жизненного пути.

Не поддаваться слабостям, которые тянут нас духовно в низ – наверное, так можно справиться даже с давлением окружающих. В каждом из нас есть своя природная сущность, влияние оказывает на эту сущность культура и мировоззрение. Желание у человека, быть человеком, вот это важно. Кто для вас Павел Чичиков – делайте выводы самостоятельно. Автор показал все качества, что были в нашем герое, но представьте, что Николай Васильевич подал бы произведение с другой стороны и тогда вы бы изменили мнение о нашем герое. Все забыли о том, что не нужно бояться честного, прямого, открытого взгляда, не нужно бояться являть такой взгляд. Ведь всегда легче не обратить на то или иное действие внимание, простить кому-то все, а кого-нибудь до конца оскорблять. Работу нужно всегда начинать с себя, подумайте, насколько вы честны, есть ли в вас ответственность, не смеетесь ли вы над чужими неудачами, поддерживаете ли человека, близкого для вас, в минуты его отчаяния, есть ли в вас положительные качества вообще.

Ну а наш герой благополучно скрылся в бричке, которую несла тройка лошадей.

Вывод

Произведение «Мертвые души» было издано в 1842 году. Автор планировал выпустить три тома. По неизвестной причине второй том писатель уничтожил, но сохранились несколько глав в черновиках. Третий том остался на стадии задумки, о нем совсем немного известно. Работа над поэмой велась в различных уголках мира. Сюжет романа автору подсказал Александр Сергеевич Пушкин.

Во время всего произведения идут комментарии автора о том, как он восторгается прекрасными видами родины и людьми. Произведение считается эпическим, так как в нем задето одновременно все. В романе хорошо показана человеческая способность к деградации. Показаны множества человеческих оттенков характера: неопределенность, отсутствие внутреннего стержня, глупость, блажь, лень, жадность. Хотя не все персонажи изначально были таковыми.

Краткое содержание Дубова Беглец

Беглец – это прообраз человека, который пытается бежать от этой реальности жестокого мира, где даже самые близкие люди проявляют жестокость и бессердечие. Жизнь – не такая, но ее делают таковой большинство людей.

Краткое содержание Пришвин Изобретатель

Существует версия, что рассказ Пришвина "Изобретатель" был написан про события из жизни самого автора данного произведения. Рассказ предельно ясно дает понять, что с самых первых строк читатель будет сопереживать всем героям.

Краткое содержание Честь имею Пикуль

Герой произведения родился в конце 19-го века в небогатой дворянской семье и воспитывался без матери, которая оставила мужа.

Ничто, однако же, не случилось так, как предполагал Чичиков. Во-первых, проснулся он позже, нежели думал, - это была первая неприятность. Вставши, он послал тот же час узнать, заложена ли бричка и все ли готово; но донесли, что бричка еще была не заложена и ничего не было готово. Это была вторая неприятность. Он рассердился, приготовился даже задать что-то вроде потасовки приятелю нашему Селифану и ожидал только с нетерпением, какую тот с своей стороны приведет причину в оправдание. Скоро Селифан показался в дверях, и барин имел удовольствие услышать те же самые речи, какие обыкновенно слышатся от прислуги в таком случае, когда нужно скоро ехать.

– Да ведь, Павел Иванович, нужно будет лошадей ковать.

– Ах ты чушка! чурбан! а прежде зачем об этом не сказал? Не было разве времени?

– Да время-то было... Да вот и колесо тоже, Павел Иванович, шину нужно будет совсем перетянуть, потому что теперь дорога ухабиста, шибень такой везде пошел... Да если позволите доложить: перед у брички совсем расшатался, так что она, может быть, и двух станций не сделает.

– Подлец ты! – вскрикнул Чичиков, всплеснув руками, и подошел к нему так близко, что Селифан из боязни, чтобы не получить от барина подарка, попятился несколько назад и посторонился. – Убить ты меня собрался? а? зарезать меня хочешь? На большой дороге меня собрался зарезать, разбойник, чушка ты проклятый, страшилище морское! а? а? Три недели сидели на месте, а? Хоть бы заикнулся, беспутный, – а вот теперь к последнему часу и пригнал! когда уж почти начеку: сесть бы да и ехать, а? а ты вот тут-то и напакостил, а? а? Ведь ты знал это прежде? ведь ты знал это, а? а? Отвечай. Знал? А?

– Знал, – отвечал Селифан, потупивши голову.

– Ну так зачем же тогда не сказал, а?

На этот вопрос Селифан ничего не отвечал, но, потупивши голову, казалось, говорил сам себе: «Вишь ты, как оно мудрено случилось: и знал ведь, да не сказал!»

– А вот теперь ступай приведи кузнеца, да чтоб в два часа все было сделано. Слышишь? непременно в два часа, а если не будет, так я тебя, я тебя... в рог согну и узлом завяжу! – Герой наш был сильно рассержен.

Селифан оборотился было к двери, с тем чтоб идти выполнить приказание, но остановился и сказал:

– Да еще, сударь, чубарого коня, право, хоть бы продать, потому что он, Павел Иванович, совсем подлец; он такой конь, просто не приведи бог, только помеха.

– Да! вот пойду, побегу на рынок продавать!

– Ей-богу, Павел Иванович, он только что на вид казистый, а на деле самый лукавый конь; такого коня нигде...

– Дурак! когда захочу продать, так продам. Еще пустился в рассужденья! Вот посмотрю я: если ты мне не приведешь сейчас кузнецов да в два часа не будет все готово, так я тебе такую дам потасовку... сам на себе лица не увидишь! Пошел! ступай!

Селифан вышел.

Чичиков сделался совершенно не в духе и швырнул на пол саблю, которая ездила с ним в дороге для внушения надлежащего страха кому следует. Около четверти часа с лишком провозился он с кузнецами, покамест сладил, потому что кузнецы, как водится, были отъявленные подлецы и, смекнув, что работа нужна к спеху, заломили ровно вшестеро. Как ни горячился, называл их мошенниками, разбойниками, грабителями проезжающих, намекнул даже на Страшный суд, но кузнецов ничем не пронял: они совершенно выдержали характер – не только не отступились от цены, но даже провозились за работой вместо двух часов целых пять с половиною. В продолжение этого времени он имел удовольствие испытать приятные минуты, известные всякому путешественнику, когда в чемодане все уложено и в комнате валяются только веревочки, бумажки да разный сор, когда человек не принадлежит ни к дороге, ни к сиденью на месте, видит из окна проходящих плетущихся людей, толкующих об своих гривнах и с каким-то глупым любопытством поднимающих глаза, чтобы, взглянуть на него, опять продолжать свою дорогу, что еще более растравляет нерасположение духа бедного неедущего путешественника. Все, что ни есть, все, что ни видит он: и лавчонка против его окон, и голова старухи, живущей в супротивном доме, подходящей к окну с коротенькими занавесками, – все ему гадко, однако же он не отходит от окна. Стоит, то позабываясь, то обращая вновь какое-то притупленное внимание на все, что перед ним движется и не движется, и душит с досады какую-нибудь муху, которая в это время жужжит и бьется об стекло под его пальцем. Но всему бывает конец, и желанная минута настала: все было готово, перед у брички как следует был налажен, колесо было обтянуто новою шиною, кони приведены с водопоя, и разбойники кузнецы отправились, пересчитав полученные целковые и пожелав благополучия. Наконец и бричка была заложена, и два горячие калача, только что купленные, положены туда, и Селифан уже засунул кое-что для себя в карман, бывший у кучерских козел, и сам герой наконец, при взмахивании картузом полового, стоявшего в том же демикотоновом сюртуке, при трактирных и чужих лакеях и кучерах, собравшихся позевать, как выезжает чужой барин, и при всяких других обстоятельствах, сопровождающих выезд, сел в экипаж, – и бричка, в которой ездят холостяки, которая так долго застоялась в городе и так, может быть, надоела читателю, наконец выехала из ворот гостиницы. «Слава те, Господи!» – подумал Чичиков и перекрестился. Селифан хлыснул кнутом; к нему подсел сперва повисевший несколько времени на подножке Петрушка, и герой наш, усевшись получше на грузинском коврике, заложил за спину себе кожаную подушку, притиснул два горячие калача, и экипаж пошел опять подплясывать и покачиваться благодаря мостовой, которая, как известно, имела подкидывающую силу. С каким-то неопределенным чувством глядел он на домы, стены, забор и улицы, которые также с своей стороны, как будто подскакивая, медленно уходили назад и которые, бог знает, судила ли ему участь увидеть еще когда-либо в продолжение своей жизни. При повороте в одну из улиц бричка должна была остановиться, потому что во всю длину ее проходила бесконечная погребальная процессия. Чичиков, высунувшись, велел Петрушке спросить, кого хоронят, и узнал, что хоронят прокурора. Исполненный неприятных ощущений, он тот же час спрятался в угол, закрыл себя кожею и задернул занавески. В это время, когда экипаж был таким образом остановлен, Селифан и Петрушка, набожно снявши шляпу, рассматривали, кто, как, в чем и на чем ехал, считая числом, сколько было всех и пеших и ехавших, а барин, приказавши им не признаваться и не кланяться никому из знакомых лакеев, тоже принялся рассматривать робко сквозь стеклышка, находившиеся в кожаных занавесках: за гробом шли, снявши шляпы, все чиновники. Он начал было побаиваться, чтобы не узнали его экипажа, им было не до того. Они даже не занялись разными житейскими разговорами, какие обыкновенно ведут между собою провожающие покойника. Все мысли их были сосредоточены в это время в самих себе: они думали, каков-то будет новый генерал-губернатор, как возьмется за дело и как примет их. За чиновниками, шедшими пешком, следовали кареты, из которых выглядывали дамы в траурных чепцах. По движениям губ и рук их видно было, что они были заняты живым разговором; может быть, они тоже говорили о приезде нового генерал-губернатора и делали предположения насчет балов, какие он даст, и хлопотали о вечных своих фестончиках и нашивочках. Наконец за каретами следовало несколько пустых дрожек, вытянувшихся гуськом, наконец и ничего уже не осталось, и герой наш мог ехать. Открывши кожаные занавески, он вздохнул, произнесши от души: «Вот, прокурор! жил, жил, а потом и умер! И вот напечатают в газетах, что скончался, к прискорбию подчиненных и всего человечества, почтенный гражданин, редкий отец, примерный супруг, и много напишут всякой всячины; прибавят, пожалуй, что был сопровождаем плачем вдов и сирот; а ведь если разобрать хорошенько дело, так на поверку у тебя всего только и было, что густые брови». Тут он приказал Селифану ехать поскорее и между тем подумал про себя: «Это, однако ж, хорошо, что встретились похороны; говорят, значит, счастие, если встретишь покойника».

Бричка между тем поворотила в более пустынные улицы; скоро потянулись одни длинные деревянные заборы, предвещавшие конец города. Вот уже и мостовая кончилась, и шлагбаум, и город назади, и ничего нет, и опять в дороге. И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом в руке, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и по ту сторону и по другую, помещичьи рыдваны, солдат верхом на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи, зеленые, желтые и свежеразрытые черные полосы, мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны как мухи и горизонт без конца... Русь! Русь! вижу тебя, из моего чудного прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива природы, венчанные дерзкими дивами искусства, города с многооконными высокими дворцами, вросшими в утесы, картинные дерева и плющи, вросшие в домы, в шуме и в вечной пыли водопадов; не опрокинется назад голова посмотреть на громоздящиеся без конца над нею и в вышине каменные глыбы; не блеснут сквозь наброшенные одна на другую темные арки, опутанные виноградными сучьями, плющами и несметными миллионами диких роз, не блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих гор, несущихся в серебряные ясные небеса. Открыто-пустынно и ровно все в тебе; как точки, как значки, неприметно торчат среди равнин невысокие твои города; ничто не обольстит и не очарует взора. Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе? Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня? Что в ней, в этой песне? Что зовет, и рыдает, и хватает за сердце? Какие звуки болезненно лобзают, и стремятся в душу, и вьются около моего сердца? Русь! чего же ты хочешь от меня? какая непостижимая связь таится между нами? Что глядишь ты так, и зачем все, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?.. И еще, полный недоумения, неподвижно стою я, а уже главу осенило грозное облако, тяжелое грядущими дождями, и онемела мысль пред твоим пространством. Что пророчит сей необъятный простор? Здесь ли, в тебе ли не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без конца? Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему? И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественной властью осветились мои очи: у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль! Русь!..

– Держи, держи, дурак! – кричал Чичиков Селифану.

– Вот я тебя палашом ! – кричал скакавший навстречу фельдъегерь с усами в аршин. – Не видишь, леший дери твою душу: казенный экипаж! – И, как призрак, исчезнула с громом и пылью тройка.

Какое странное, и манящее, и несущее, и чудесное в слове: дорога! и как чудна она сама, эта дорога: ясный день, осенние листья, холодный воздух... покрепче в дорожную шинель, шапку на уши, тесней и уютней прижмемся к углу! В последний раз пробежавшая дрожь прохватила члены, и уже сменила ее приятная теплота. Кони мчатся... как соблазнительно крадется дремота и смежаются очи, и уже сквозь сон слышатся и «Не белы снеги» , и сап лошадей, и шум колес, и уже храпишь, прижавши к углу своего соседа. Проснулся: пять станций убежало назад; луна, неведомый город, церкви с старинными деревянными куполами и чернеющими остроконечьями, темные бревенчатые и белые каменные дома. Сияние месяца там и там: будто белые полотняные платки развешались по стенам, по мостовой, по улицам; косяками пересекают их черные, как уголь, тени; подобно сверкающему металлу блистают вкось озаренные деревянные крыши, и нигде ни души – все спит. Один-одинешенек, разве где-нибудь в окошке брезжит огонек: мещанин ли городской тачает свою пару сапогов, пекарь ли возится в печурке – что до них? А ночь! небесные силы! какая ночь совершается в вышине! А воздух, а небо, далекое, высокое, там, в недоступной глубине своей, так необъятно, звучно и ясно раскинувшееся!.. Но дышит свежо в самые очи холодное ночное дыхание и убаюкивает тебя, и вот уже дремлешь и забываешься, и храпишь, и ворочается сердито, почувствовав на себе тяжесть, бедный, притиснутый в углу сосед. Проснулся – и уже опять перед тобою поля и степи, нигде ничего – везде пустырь, все открыто. Верста с цифрой летит тебе в очи; занимается утро; на побелевшем холодном небосклоне золотая бледная полоса; свежее и жестче становится ветер: покрепче в теплую шинель!.. какой славный холод! какой чудный, вновь обнимающий тебя сон! Толчок – и опять проснулся. На вершине неба солнце. «Полегче! легче!» – слышится голос, телега спускается с кручи: внизу плотина широкая и широкий ясный пруд, сияющий, как медное дно, перед солнцем; деревня, избы рассыпались на косогоре; как звезда, блестит в стороне крест сельской церкви; болтовня мужиков и невыносимый аппетит в желудке... Боже! как ты хороша подчас, далекая, далекая дорога! Сколько раз, как погибающий и тонущий, я хватался за тебя, и ты всякий раз меня великодушно выносила и спасала! А сколько родилось в тебе чудных замыслов, поэтических грез, сколько перечувствовалось дивных впечатлений!.. Но и друг наш Чичиков чувствовал в это время не вовсе прозаические грезы. А посмотрим, что он чувствовал. Сначала он не чувствовал ничего и поглядывал только назад, желая увериться, точно ли выехал из города; но когда увидел, что город уже давно скрылся, ни кузниц, ни мельниц, ни всего того, что находится вокруг городов, не было видно и даже белые верхушки каменных церквей давно ушли в землю, он занялся только одной дорогою, посматривал только направо и налево, и город N как будто не бывал в его памяти, как будто проезжал он его давно, в детстве. Наконец и дорога перестала занимать его, и он стал слегка закрывать глаза и склонять голову к подушке. Автор, признается, этому даже рад, находя, таким образом, случай поговорить о своем герое: ибо доселе, как читатель видел, ему беспрестанно мешали то Ноздрев, то балы, то дамы, то городские сплетни, то, наконец, тысячи тех мелочей, которые кажутся только тогда мелочами, когда внесены в книгу, а покамест обращаются в свете, почитаются за весьма важные дела. Но теперь отложим совершенно все в сторону и прямо займемся делом.

Очень сомнительно, чтобы избранный нами герой понравился читателям. Дамам он не понравится, это можно сказать утвердительно, ибо дамы требуют, чтоб герой был решительное совершенство, и если какое-нибудь душевное или телесное пятнышко, тогда беда! Как глубоко ни загляни автор ему в душу, хоть отрази чище зеркала его образ, ему не дадут никакой цены. Самая полнота и средние лета Чичикова много повредят ему: полноты ни в каком случае не простят герою, и весьма многие дамы, отворотившись, скажут: «Фи, такой гадкий!» Увы! все это известно автору, и при всем том он не может взять в герои добродетельного человека, но... может быть, в сей же самой повести почуются иные, еще доселе не бранные струны, предстанет несметное богатство русского духа, пройдет муж, одаренный божескими доблестями, или чудная русская девица, какой не сыскать нигде в мире, со всей дивной красотой женской души, вся из великодушного стремления и самоотвержения. И мертвыми покажутся пред ними все добродетельные люди других племен, как мертва книга пред живым словом! Подымутся русские движения... и увидят, как глубоко заронилось в славянскую природу то, что скользнуло только по природе других народов... Но к чему и зачем говорить о том, что впереди? Неприлично автору, будучи давно уже мужем, воспитанному суровой внутренней жизнью и свежительной трезвостью уединения, забываться подобно юноше. Всему свой черед, и место, и время! А добродетельный человек все-таки не взят в герои. Можно даже сказать, почему не взят. Потому что пора наконец дать отдых бедному добродетельному человеку, потому что праздно вращается на устах слово «добродетельный человек»; потому что обратили в лошадь добродетельного человека, и нет писателя, который бы не ездил на нем, понукая и кнутом и всем чем ни попало; потому что изморили добродетельного человека до того, что теперь нет на нем и тени добродетели, а остались только ребра да кожа вместо тела; потому что лицемерно призывают добродетельного человека; потому что не уважают добродетельного человека. Нет, пора наконец припрячь и подлеца. Итак, припряжем подлеца!

Темно и скромно происхождение нашего героя. Родители были дворяне, но столбовые или личные – бог ведает; лицом он на них не походил: по крайней мере родственница, бывшая при его рождении, низенькая, коротенькая женщина, которых обыкновенно называют пигалицами , взявши в руки ребенка, вскрикнула: «Совсем вышел не такой, как я думала! Ему бы следовало пойти в бабку с матерней стороны, что было бы и лучше, а он родился просто, как говорит пословица: ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца». Жизнь при начале взглянула на него как-то кисло-неприютно, сквозь какое-то мутное, занесенное снегом окошко: ни друга, ни товарища в детстве! Маленькая горенка с маленькими окнами, не отворявшимися ни в зиму, ни в лето, отец, больной человек, в длинном сюртуке на мерлушках и в вязаных хлопанцах , надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший, ходя по комнате, и плевавший в стоявшую в углу песочницу, вечное сиденье на лавке, с пером в руках, чернилами на пальцах и даже на губах, вечная пропись перед глазами: «не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце»; вечный шарк и шлепанье по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал к букве какую-нибудь кавыку или хвост; и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот бедная картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память. Но в жизни все меняется быстро и живо: и в один день, с первым весенним солнцем и разлившимися потоками, отец, взявши сына, выехал с ним на тележке, которую потащила мухортая пегая лошадка, известная у лошадиных барышников под именем сорóки; ею правил кучер, маленький горбунок, родоначальник единственной крепостной семьи, принадлежавшей отцу Чичикова, занимавший почти все должности в доме. На сорóке тащились они полтора дни с лишком; на дороге ночевали, переправлялись через реку, закусывали холодным пирогом и жареною бараниною и только на третий день утром добрались до города. Перед мальчиком блеснули нежданным великолепием городские улицы, заставившие его на несколько минут разинуть рот. Потом сорóка бултыхнула вместе с тележкою в яму, которою начинался узкий переулок, весь стремившийся вниз и запруженный грязью; долго работала она там всеми силами и месила ногами, подстрекаемая и горбуном и самим барином, и наконец втащила их в небольшой дворик, стоявший на косогоре с двумя расцветшими яблонями пред стареньким домиком и садиком позади его, низеньким, маленьким, состоявшим только из рябины, бузины и скрывавшейся во глубине ее деревянной будочки, крытой драньем, с узеньким матовым окошечком. Тут жила родственница их, дряблая старушонка, все еще ходившая всякое утро на рынок и сушившая потом чулки свои у самовара, которая потрепала мальчика по щеке и полюбовалась его полнотою. Тут должен был он остаться и ходить ежедневно в классы городского училища. Отец, переночевавши, на другой же день выбрался в дорогу. При расставании слез не было пролито из родительских глаз; дана была полтина меди на расход и лакомства и, что гораздо важнее, умное наставление: «Смотри же, Павлуша, учись, не дури и не повесничай, а больше всего угождай учителям и начальникам. Коли будешь угождать начальнику, то, хоть и в науке не успеешь и таланту Бог не дал, все пойдешь в ход и всех опередишь. С товарищами не водись, они тебя добру не научат; а если уж пошло на то, так водись с теми, которые побогаче, чтобы при случае могли быть тебе полезными. Не угощай и не потчевай никого, а веди себя лучше так, чтобы тебя угощали, а больше всего береги и копи копейку: эта вещь надежнее всего на свете. Товарищ или приятель тебя надует и в беде первый тебя выдаст, а копейка не выдаст, в какой бы беде ты ни был. Все сделаешь и все прошибешь на свете копейкой». Давши такое наставление, отец расстался с сыном и потащился вновь домой на своей сорóке, и с тех пор уже никогда он больше его не видел, но слова и наставления заронились глубоко ему в душу.

Павлуша с другого же дни принялся ходить в классы. Особенных способностей к какой-нибудь науке в нем не оказалось; отличился он больше прилежанием и опрятностью; но зато оказался в нем большой ум с другой стороны, со стороны практической. Он вдруг смекнул и понял дело и повел себя в отношении к товарищам точно таким образом, что они его угощали, а он их не только никогда, но даже иногда, припрятав полученное угощенье, потом продавал им же. Еще ребенком он умел уже отказать себе во всем. Из данной отцом полтины не издержал ни копейки, напротив – в тот же год уже сделал к ней приращения, показав оборотливость почти необыкновенную: слепил из воску снегиря, выкрасил его и продал очень выгодно. Потом в продолжение некоторого времени пустился на другие спекуляции, именно вот какие: накупивши на рынке съестного, садился в классе возле тех, которые были побогаче, и как только замечал, что товарища начинало тошнить – признак подступающего голода, – он высовывал ему из-под скамьи будто невзначай угол пряника или булки и, раззадоривши его, брал деньги, соображаяся с аппетитом. Два месяца он провозился у себя на квартире без отдыха около мыши, которую засадил в маленькую деревянную клеточку, и добился наконец до того, что мышь становилась на задние лапки, ложилась и вставала по приказу, и продал потом ее тоже очень выгодно. Когда набралось денег до пяти рублей, он мешочек зашил и стал копить в другой. В отношении к начальству он повел себя еще умнее. Сидеть на лавке никто не умел так смирно. Надобно заметить, что учитель был большой любитель тишины и хорошего поведения и терпеть не мог умных и острых мальчиков; ему казалось, что они непременно должны над ним смеяться. Достаточно было тому, который попал на замечание со стороны остроумия, достаточно было ему только пошевелиться или как-нибудь ненароком мигнуть бровью, чтобы подпасть вдруг под гнев. Он его гнал и наказывал немилосердно. «Я, брат, из тебя выгоню заносчивость и непокорность! – говорил он. – Я тебя знаю насквозь, как ты сам себя не знаешь. Вот ты у меня постоишь на коленях! ты у меня поголодаешь!» И бедный мальчишка, сам не зная за что, натирал себе колени и голодал по суткам. «Способности и дарования? это все вздор, – говаривал он, – я смотрю только на поведенье. Я поставлю полные баллы во всех науках тому, кто ни аза не знает, да ведет себя похвально; а в ком я вижу дурной дух да насмешливость, я тому нуль, хотя он Солона заткни за пояс!» Так говорил учитель, не любивший насмерть Крылова за то, что он сказал: «По мне, уж лучше пей, да дело разумей» , – и всегда рассказывавший с наслаждением в лице и в глазах, как в том училище, где он преподавал прежде, такая была тишина, что слышно было, как муха летит; что ни один из учеников в течение круглого года не кашлянул и не высморкался в классе и что до самого звонка нельзя было узнать, был ли кто там, или нет. Чичиков вдруг постигнул дух начальника и в чем должно состоять поведение. Не шевельнул он ни глазом, ни бровью во все время класса, как ни щипали его сзади; как только раздавался звонок, он бросался опрометью и подавал учителю прежде всех треух (учитель ходил в треухе); подавши треух , он выходил первый из класса и старался ему попасться раза три на дороге, беспрестанно снимая шапку. Дело имело совершенный успех. Во все время пребывания в училище был он на отличном счету и при выпуске получил полное удостоение во всех науках, аттестат и книгу с золотыми буквами за примерное прилежание и благонадежное поведение. Вышед из училища, он очутился уже юношей довольно заманчивой наружности, с подбородком, потребовавшим бритвы. В это время умер отец его. В наследстве оказались четыре заношенные безвозвратно фуфайки, два старых сертука, подбитых мерлушками, и незначительная сумма денег. Отец, как видно, был сведущ только в совете копить копейку, а сам накопил ее немного. Чичиков продал тут же ветхий дворишко с ничтожной землицей за тысячу рублей, а семью людей перевел в город, располагаясь основаться в нем и заняться службой. В это же время был выгнан из училища за глупость или другую вину бедный учитель, любитель тишины и похвального поведения. Учитель с горя принялся пить; наконец и пить уже было ему не на что; больной, без куска хлеба и помощи, пропадал он где-то в нетопленной, забытой конурке. Бывшие ученики его, умники и остряки, в которых ему мерещилась беспрестанно непокорность и заносчивое поведение, узнавши об жалком его положении, собрали тут же для него деньги, продав даже многое нужное; один только Павлуша Чичиков отговорился неимением и дал какой-то пятак серебра, который тут же товарищи ему бросили, сказавши: «Эх ты, жила!» Закрыл лицо руками бедный учитель, когда услышал о таком поступке бывших учеников своих; слезы градом полились из погасавших очей, как у бессильного дитяти. «При смерти на одре привел Бог заплакать», – произнес он слабым голосом и тяжело вздохнул, услышав о Чичикове, прибавя тут же: «Эх, Павлуша! вот как переменяется человек! ведь какой был благонравный, ничего буйного, шелк! Надул, сильно надул...»

Нельзя, однако же, сказать, чтобы природа героя нашего была так сурова и черства и чувства его были до того притуплены, чтобы он не знал ни жалости, ни сострадания; он чувствовал и то и другое, он бы даже хотел помочь, но только, чтобы не заключалось это в значительной сумме, чтобы не трогать уже тех денег, которых положено было не трогать; словом, отцовское наставление: береги и копи копейку – пошло впрок. Но в нем не было привязанности собственно к деньгам для денег; им не владели скряжничество и скупость. Нет, не они двигали им: ему мерещилась впереди жизнь во всех довольствах, со всякими достатками; экипажи, дом, отлично устроенный, вкусные обеды – вот что беспрерывно носилось в голове его. Чтобы наконец потом, со временем, вкусить непременно все это, вот для чего береглась копейка, скупо отказываемая до времени и себе и другому. Когда проносился мимо его богач на пролетных красивых дрожках, на рысаках в богатой упряжи, он как вкопанный останавливался на месте и потом, очнувшись, как после долгого сна, говорил: «А ведь был конторщик, волосы носил в кружок!» И все, что ни отзывалось богатством и довольством, производило на него впечатление непостижимое им самим. Вышед из училища, он не хотел даже отдохнуть: так сильно было у него желанье скорее приняться за дело и службу. Однако же, несмотря на похвальные аттестаты, с большим трудом определился он в казенную палату. И в дальних захолустьях нужна протекция! Местечко досталось ему ничтожное, жалованья тридцать или сорок рублей в год. Но решился он жарко заняться службою, все победить и преодолеть. И точно, самоотвержение, терпенье и ограничение нужд показал он неслыханное. С раннего утра до позднего вечера, не уставая ни душевными, ни телесными силами, писал он, погрязнув весь в канцелярские бумаги, не ходил домой, спал в канцелярских комнатах на столах, обедал подчас с сторожами и при всем том умел сохранить опрятность, порядочно одеться, сообщить лицу приятное выражение и даже что-то благородное в движениях. Надобно сказать, что палатские чиновники особенно отличались невзрачностью и неблагообразием. У иных были лица, точно дурно выпеченный хлеб: щеку раздуло в одну сторону, подбородок покосило в другую, верхнюю губу взнесло пузырем, которая в прибавку к тому еще и треснула; словом, совсем некрасиво. Говорили они все как-то сурово, таким голосом, как бы собирались кого прибить; приносили частые жертвы Вакху , показав таким образом, что в славянской природе есть еще много остатков язычества; приходили даже подчас в присутствие, как говорится, нализавшись, отчего в присутствии было нехорошо и воздух был вовсе не ароматический. Между такими чиновниками не мог не быть замечен и отличен Чичиков, представляя во всем совершенную противоположность и взрачностью лица, и приветливостью голоса, и совершенным неупотребленьем никаких крепких напитков. Но при всем том трудна была его дорога; он попал под начальство уже престарелому повытчику , который был образ какой-то каменной бесчувственности и непотрясаемости: вечно тот же, неприступный, никогда в жизни не явивший на лице своем усмешки, не приветствовавший ни разу никого даже запросом о здоровье. Никто не видал, чтобы он хоть раз был не тем, чем всегда, хоть на улице, хоть у себя дома; хоть бы раз показал он в чем-нибудь участье, хоть бы напился пьян и в пьянстве рассмеялся бы; хоть бы даже предался дикому веселью, какому предается разбойник в пьяную минуту, но даже тени не было в нем ничего такого. Ничего не было в нем ровно: ни злодейского, ни доброго, и что-то страшное являлось в сем отсутствии всего. Черство-мраморное лицо его, без всякой резкой неправильности, не намекало ни на какое сходство; в суровой соразмерности между собою были черты его. Одни только частые рябины и ухабины, истыкавшие их, причисляли его к числу тех лиц, на которых, по народному выражению, черт приходил по ночам молотить горох. Казалось, не было сил человеческих подбиться к такому человеку и привлечь его расположение, но Чичиков попробовал. Сначала он принялся угождать во всяких незаметных мелочах: рассмотрел внимательно чинку перьев, какими писал он, и, приготовивши несколько по образцу их, клал ему всякий раз их под руку; сдувал и сметал со стола его песок и табак; завел новую тряпку для его чернильницы; отыскал где-то его шапку, прескверную шапку, какая когда-либо существовала в мире, и всякий раз клал ее возле него за минуту до окончания присутствия; чистил ему спину, если тот запачкал ее мелом у стены, - но все это осталось решительно без всякого замечания, так, как будто ничего этого не было и делано. Наконец он пронюхал его домашнюю, семейственную жизнь, узнал, что у него была зрелая дочь, с лицом, тоже похожим на то, как будто бы на нем происходила по ночам молотьба гороху. С этой-то стороны придумал он навести приступ. Узнал, в какую церковь приходила она по воскресным дням, становился всякий раз насупротив ее, чисто одетый, накрахмаливши сильно манишку, – и дело возымело успех: пошатнулся суровый повытчик и зазвал его на чай! И в канцелярии не успели оглянуться, как устроилось дело так, что Чичиков переехал к нему в дом, сделался нужным и необходимым человеком, закупал и муку и сахар, с дочерью обращался, как с невестой, повытчика звал папенькой и целовал его в руку; все положили в палате, что в конце февраля перед великим постом будет свадьба. Суровый повытчик стал даже хлопотать за него у начальства, и чрез несколько времени Чичиков сам сел повытчиком на одно открывшееся вакантное место. В этом, казалось, и заключалась главная цель связей его с старым повытчиком, потому что тут же сундук свой он отправил секретно домой и на другой день очутился уже на другой квартире. Повытчика перестал звать папенькой и не целовал больше его руки, а о свадьбе так дело и замялось, как будто вовсе ничего не происходило. Однако же, встречаясь с ним, он всякий раз ласково жал ему руку и приглашал его на чай, так что старый повытчик, несмотря на вечную неподвижность и черствое равнодушие, всякий раз встряхивал головою и произносил себе под нос: «Надул, надул, чертов сын!»

Это был самый трудный порог, через который перешагнул он. С этих пор пошло легче и успешнее. Он стал человеком заметным. Все оказалось в нем, что нужно для этого мира: и приятность в оборотах и поступках, и бойкость в деловых делах. С такими средствами добыл он в непродолжительное время то, что называют хлебное местечко, и воспользовался им отличным образом. Нужно знать, что в то же самое время начались строжайшие преследования всяких взяток; преследований он не испугался и обратил их тот же час в свою пользу, показав таким образом прямо русскую изобретательность, являющуюся только во время прижимок. Дело устроено было вот как: как только приходил проситель и засовывал руку в карман, с тем чтобы вытащить оттуда известные рекомендательные письма за подписью князя Хованского , как выражаются у нас на Руси: «Нет, нет, – говорил он с улыбкой, удерживая его руки, – вы думаете, что я... нет, нет. Это наш долг, наша обязанность, без всяких возмездий мы должны сделать! С этой стороны уж будьте покойны: завтра же все будет сделано. Позвольте узнать вашу квартиру, вам и заботиться не нужно самим, все будет принесено к вам на дом». Очарованный проситель возвращался домой чуть не в восторге, думая: «Вот наконец человек, каких нужно побольше, это просто драгоценный алмаз!» Но ждет проситель день, другой, не приносят дела на дом, на третий тоже. Он в канцелярию, дело не начиналось; он к драгоценному алмазу. «Ах, извините! – говорил Чичиков очень учтиво, схвативши его за обе руки, – у нас было столько дел; но завтра же все будет сделано, завтра непременно, право, мне даже совестно!» И все это сопровождалось движениями обворожительными. Если при этом распахивалась как-нибудь пола халата, то рука в ту же минуту старалась дело поправить и придержать полу. Но ни завтра, ни послезавтра, ни на третий день не несут дела на дом. Проситель берется за ум: да полно, нет ли чего? Выведывает; говорят, нужно дать писарям. «Почему ж не дать? я готов четвертак, другой». – «Нет, не четвертак, а по беленькой». – «По беленькой писарям!» – вскрикивает проситель. «Да чего вы так горячитесь? – отвечают ему, – оно так и выйдет, писарям и достанется по четвертаку, а остальное пойдет к начальству». Бьет себя по лбу недогадливый проситель и бранит на чем свет стоит новый порядок вещей, преследование взяток и вежливые, облагороженные обращения чиновников. Прежде было знаешь по крайней мере, что делать: принес правителю дел красную, да и дело в шляпе, а теперь по беленькой, да еще неделю провозишься, пока догадаешься; черт бы побрал бескорыстие и чиновное благородство! Проситель, конечно, прав, но зато теперь нет взяточников: все правители дел честнейшие и благороднейшие люди, секретари только да писаря мошенники. Скоро представилось Чичикову поле гораздо пространнее: образовалась комиссия для построения какого-то казенного весьма капитального строения . В эту комиссию пристроился и он, и оказался одним из деятельнейших членов. Комиссия немедленно приступила к делу. Шесть лет возилась около здания; но климат, что ли, мешал или материал уже был такой, только никак не шло казенное здание выше фундамента. А между тем в других концах города очутилось у каждого из членов по красивому дому гражданской архитектуры: видно, грунт земли был там получше. Члены уже начинали благоденствовать и стали заводиться семейством. Тут только и теперь только стал Чичиков понемногу выпутываться из-под суровых законов воздержанья и неумолимого своего самоотверженья. Тут только долговременный пост наконец был смягчен, и оказалось, что он всегда не был чужд разных наслаждений, от которых умел удержаться в лета пылкой молодости, когда ни один человек совершенно не властен над собою. Оказались кое-какие излишества: он завел довольно хорошего повара, тонкие голландские рубашки. Уже сукна купил он себе такого, какого не носила вся губерния, и с этих пор стал держаться более коричневых и красноватых цветов с искрою; уже приобрел он отличную пару и сам держал одну вожжу, заставляя пристяжную виться кольцом; уже завел он обычай вытираться губкой, намоченной в воде, смешанной с одеколоном; уже покупал он весьма недешево какое-то мыло для сообщения гладкости коже, уже...

Но вдруг на место прежнего тюфяка был прислан новый начальник, человек военный, строгий, враг взяточников и всего, что зовется неправдой. На другой же день пугнул он всех до одного, потребовал отчеты, увидел недочеты, на каждом шагу недостающие суммы, заметил в ту же минуту дома красивой гражданской архитектуры, и пошла переборка. Чиновники были отставлены от должности; дома гражданской архитектуры поступили в казну и обращены были на разные богоугодные заведения и школы для кантонистов , все распушено было в пух, и Чичиков более других. Лицо его вдруг, несмотря на приятность, не понравилось начальнику, почему именно, бог ведает, – иногда даже просто не бывает на это причин, – и он возненавидел его насмерть. И грозен был сильно для всех неумолимый начальник. Но так как все же он был человек военный, стало быть, не знал всех тонкостей гражданских проделок, то чрез несколько времени, посредством правдивой наружности и уменья подделаться ко всему, втерлись к нему в милость другие чиновники, и генерал скоро очутился в руках еще больших мошенников, которых он вовсе не почитал такими; даже был доволен, что выбрал наконец людей как следует, и хвастался не в шутку тонким уменьем различать способности. Чиновники вдруг постигнули дух его и характер. Все, что ни было под начальством его, сделалось страшными гонителями неправды; везде, во всех делах они преследовали ее, как рыбак острогой преследует какую-нибудь мясистую белугу, и преследовали ее с таким успехом, что в скором времени у каждого очутилось по нескольку тысяч капиталу. В это время обратились на путь истины многие из прежних чиновников и были вновь приняты на службу. Но Чичиков уж никаким образом не мог втереться, как ни старался и ни стоял за него подстрекнутый письмами князя Хованского первый генеральский секретарь, постигнувший совершенно управленье генеральским носом, но тут он ничего решительно не мог сделать. Генерал был такого рода человек, которого хотя и водили за нос (впрочем, без его ведома), но зато уже если в голову ему западала какая-нибудь мысль, то она там была все равно что железный гвоздь: ничем нельзя было ее оттуда вытеребить. Все, что мог сделать умный секретарь, было уничтоженье запачканного послужного списка , и на то уже он подвинул начальника не иначе, как состраданием, изобразив ему в живых красках трогательную судьбу несчастного семейства Чичикова, которого, к счастию, у него не было.

«Ну, что ж! – сказал Чичиков, – зацепил – поволок, сорвалось – не спрашивай. Плачем горю не пособить, нужно дело делать». И вот решился он сызнова начать карьер, вновь вооружиться терпением, вновь ограничиться во всем, как ни привольно и ни хорошо было развернуться прежде. Нужно было переехать в другой город, там еще приводить себя в известность. Все как-то не клеилось. Две, три должности должен он был переменить в самое короткое время. Должности как-то были грязны, низменны. Нужно знать, что Чичиков был самый благопристойный человек, какой когда-либо существовал в свете. Хотя он и должен был вначале протираться в грязном обществе, но в душе всегда сохранял чистоту, любил, чтобы в канцеляриях были столы из лакированного дерева и все бы было благородно. Никогда не позволял он себе в речи неблагопристойного слова и оскорблялся всегда, если в словах других видел отсутствие должного уважения к чину или званию. Читателю, я думаю, приятно будет узнать, что он всякие два дни переменял на себе белье, а летом во время жаров даже и всякий день: всякий сколько-нибудь неприятный запах уже оскорблял его. По этой причине он всякий раз, когда Петрушка приходил раздевать его и скидавать сапоги, клал себе в нос гвоздичку, и во многих случаях нервы у него были щекотливые, как у девушки; и потому тяжело ему было очутиться вновь в тех рядах, где все отзывалось пенником и неприличьем в поступках. Как ни крепился он духом, однако же похудел и даже позеленел во время таких невзгод. Уже начинал было он полнеть и приходить в те круглые и приличные формы, в каких читатель застал его при заключении с ним знакомства, и уже не раз, поглядывая в зеркало, подумывал он о многом приятном: о бабенке, о детской, и улыбка следовала за такими мыслями; но теперь, когда он взглянул на себя как-то ненароком в зеркало, не мог не вскрикнуть: «Мать ты моя пресвятая! какой же я стал гадкий!» И после долго не хотел смотреться. Но переносил все герой наш, переносил сильно, терпеливо переносил, и – перешел наконец в службу по таможне. Надобно сказать, что эта служба давно составляла тайный предмет его помышлений. Он видел, какими щегольскими заграничными вещицами заводились таможенные чиновники, какие фарфоры и батисты пересылали кумушкам, тетушкам и сестрам. Не раз давно уже он говорил со вздохом: «Вот бы куда перебраться: и граница близко, и просвещенные люди, а какими тонкими голландскими рубашками можно обзавестись!» Надобно прибавить, что при этом он подумывал еще об особенном сорте французского мыла, сообщавшего необыкновенную белизну коже и свежесть щекам; как оно называлось, бог ведает, но, по его предположениям, непременно находилось на границе. Итак, он давно бы хотел в таможню, но удерживали текущие разные выгоды по строительной комиссии, и он рассуждал справедливо, что таможня, как бы то ни было, все еще не более как журавль в небе, а комиссия уже была синица в руках. Теперь же решился он во что бы то ни стало добраться до таможни, и добрался. За службу свою принялся он с ревностью необыкновенною. Казалось, сама судьба определила ему быть таможенным чиновником. Подобной расторопности, проницательности и прозорливости было не только не видано, но даже не слыхано. В три-четыре недели он уже так набил руку в таможенном деле, что знал решительно все: даже не весил, не мерил, а по фактуре узнавал, сколько в какой штуке аршин сукна или иной материи; взявши в руку сверток, он мог сказать вдруг, сколько в нем фунтов . Что же касается до обысков, то здесь, как выражались даже сами товарищи, у него просто было собачье чутье: нельзя было не изумиться, видя, как у него доставало столько терпения, чтобы ощупать всякую пуговку, и все это производилось с убийственным хладнокровием, вежливым до невероятности. И в то время, когда обыскиваемые бесились, выходили из себя и чувствовали злобное побуждение избить щелчками приятную его наружность, он, не изменяясь ни в лице, ни в вежливых поступках, приговаривал только: «Не угодно ли вам будет немножко побеспокоиться и привстать?» Или: «Не угодно ли вам будет, сударыня, пожаловать в другую комнату? там супруга одного из наших чиновников объяснится с вами». Или: «Позвольте, вот я ножичком немного распорю подкладку вашей шинели» – и, говоря это, он вытаскивал оттуда шали, платки, хладнокровно, как из собственного сундука. Даже начальство изъяснилось, что это был черт, а не человек: он отыскивал в колесах, дышлах, лошадиных ушах и невесть в каких местах, куда бы никакому автору не пришло в мысль забраться и куда позволяется забираться только одним таможенным чиновникам. Так что бедный путешественник, переехавший через границу, все еще в продолжение нескольких минут не мог опомниться и, отирая пот, выступивший мелкою сыпью по всему телу, только крестился да приговаривал: «Ну, ну!» Положение его весьма походило на положение школьника, выбежавшего из секретной комнаты, куда начальник призвал его, с тем чтобы дать кое-какое наставление, но вместо того высек совершенно неожиданным образом. В непродолжительное время не было от него никакого житья контрабандистам. Это была гроза и отчаяние всего польского жидовства. Честность и неподкупность его были неодолимы, почти неестественны. Он даже не составил себе небольшого капитальца из разных конфискованных товаров и отбираемых кое-каких вещиц, не поступающих в казну во избежание лишней переписки. Такая ревностно-бескорыстная служба не могла не сделаться предметом общего удивления и не дойти наконец до сведения начальства. Он получил чин и повышение и вслед за тем представил проект изловить всех контрабандистов, прося только средств исполнить его самому. Ему тот же час вручена была команда и неограниченное право производить всякие поиски. Этого только ему и хотелось. В то время образовалось сильное общество контрабандистов обдуманно-правильным образом; на миллионы сулило выгод дерзкое предприятие. Он давно уже имел сведение о нем и даже отказал подосланным подкупить, сказавши сухо: «Еще не время». Получив же в свое распоряжение все, в ту же минуту дал знать обществу, сказавши: «Теперь пора». Расчет был слишком верен. Тут в один год он мог получить то, чего не выиграл бы в двадцать лет самой ревностной службы. Прежде он не хотел вступать ни в какие сношения с ними, потому что был не более как простой пешкой, стало быть, немного получил бы; но теперь... теперь совсем другое дело: он мог предложить какие угодно условия. Чтобы дело шло беспрепятственней, он склонил и другого чиновника, своего товарища, который не устоял против соблазна, несмотря на то что волосом был сед. Условия были заключены, и общество приступило к действиям. Действия начались блистательно: читатель, без сомнения, слышал так часто повторяемую историю об остроумном путешествии испанских баранов, которые, совершив переход через границу в двойных тулупчиках, пронесли под тулупчиками на миллион брабантских кружев . Это происшествие случилось именно тогда, когда Чичиков служил при таможне. Не участвуй он сам в этом предприятии, никаким жидам в мире не удалось бы привести в исполнение подобного дела. После трех или четырех бараньих походов через границу у обоих чиновников очутилось по четыреста тысяч капиталу. У Чичикова, говорят, даже перевалило и за пятьсот, потому что был побойчее. Бог знает до какой бы громадной цифры не возросли благодатные суммы, если бы какой-то нелегкий зверь не перебежал поперек всему. Черт сбил с толку обоих чиновников: чиновники, говоря попросту, перебесились и поссорились ни за что. Как-то в жарком разговоре, а может быть, несколько и выпивши, Чичиков назвал другого чиновника поповичем, а тот, хотя действительно был попович, неизвестно почему обиделся жестоко и ответил ему тут же сильно и необыкновенно резко, именно вот как: «Нет, врешь, я статский советник, а не попович, а вот ты так попович!» И потом еще прибавил ему в пику для большей досады: «Да вот, мол, что!» Хотя он отбрил таким образом его кругом, обратив на него им же приданное название, и хотя выражение «вот, мол, что!» могло быть сильно, но, недовольный сим, он послал еще на него тайный донос. Впрочем, говорят, что и без того была у них ссора за какую-то бабенку, свежую и крепкую, как ядреная репа, по выражению таможенных чиновников; что были даже подкуплены люди, чтобы под вечерок в темном переулке поизбить нашего героя; но что оба чиновника были в дураках и бабенкой воспользовался какой-то штабс-капитан Шамшарев. Как было дело в самом деле, бог их ведает; пусть лучше читатель-охотник досочинит сам. Главное в том, что тайные сношения с контрабандистами сделались явными. Статский советник хоть и сам пропал, но таки упек своего товарища. Чиновников взяли под суд, конфисковали, описали все, что у них ни было, и все это разрешилось вдруг как гром над головами их. Как после чаду опомнились они и увидели с ужасом, что наделали. Статский советник, по русскому обычаю, с горя запил, но коллежский устоял. Он умел затаить часть деньжонок, как ни чутко было обоняние наехавшего на следствие начальства. Употребил все тонкие извороты ума, уже слишком опытного, слишком знающего хорошо людей: где подействовал понятностью оборотов, где трогательною речью, где покурил лестью, ни в каком случае не портящею дела, где всунул деньжонку, – словом, обработал дело по крайней мере так, что отставлен был не с таким бесчестьем, как товарищ, и увернулся из-под уголовного суда. Но уже ни капитала, ни разных заграничных вещиц, ничего не осталось ему; на все это нашлись другие охотники. Удержалось у него тысячонок десяток, запрятанных про черный день, да дюжины две голландских рубашек, да небольшая бричка, в какой ездят холостяки, да два крепостных человека, кучер Селифан и лакей Петрушка, да таможенные чиновники, движимые сердечною добротою, оставили ему пять или шесть кусков мыла для бережения свежести щек – вот и все. Итак, вот в каком положении вновь очутился герой наш! Вот какая громада бедствий обрушилась ему на голову! Это называл он: потерпеть по службе за правду. Теперь можно бы заключить, что после таких бурь, испытаний, превратностей судьбы и жизненного горя он удалится с оставшимися кровными десятью тысячонками в какое-нибудь мирное захолустье уездного городишка и там заклекнет навеки в ситцевом халате у окна низенького домика, разбирая по воскресным дням драку мужиков, возникшую пред окнами, или для освежения пройдясь в курятник пощупать лично курицу, назначенную в суп, и проведет таким образом нешумный, но в своем роде тоже небесполезный век. Но так не случилось. Надобно отдать справедливость непреодолимой силе его характера. После всего того, чтобы достаточно было если не убить, то охладить и усмирить навсегда человека, в нем не потухла непостижимая страсть. Он был в горе, в досаде, роптал на весь свет, сердился на несправедливость судьбы, негодовал на несправедливость людей и, однако же, не мог отказаться от новых попыток. Словом, он показал терпенье, пред которым ничто деревянное терпенье немца, заключенное уже в медленном, ленивом обращении крови его. Кровь Чичикова, напротив, играла сильно, и нужно было много разумной воли, чтоб набросить узду на все то, что хотело бы выпрыгнуть и погулять на свободе. Он рассуждал, и в рассуждении его видна была некоторая сторона справедливости; «Почему ж я? зачем на меня обрушилась беда? Кто ж зевает теперь на должности? – все приобретают. Несчастным я не сделал никого: я не ограбил вдову, я не пустил никого по миру, пользовался я от избытков, брал там, где всякий брал бы; не воспользуйся я, другие воспользовались бы. За что же другие благоденствуют и почему должен я пропасть червем? И что я теперь? Куда я гожусь? какими глазами я стану смотреть теперь в глаза всякому почтенному отцу семейства? Как не чувствовать мне угрызения совести, зная, что даром бременю землю, и что скажут потом мои дети? Вот, скажут, отец скотина, не оставил нам никакого состояния!»

Уже известно, что Чичиков сильно заботился о своих потомках. Такой чувствительный предмет! Иной, может быть, и не так бы глубоко запустил руку, если бы не вопрос, который, неизвестно почему, приходит сам собою: а что скажут дети? И вот будущий родоначальник, как осторожный кот, покося только одним глазом вбок, не глядит ли откуда хозяин, хватает поспешно все, что к нему поближе: мыло ли стоит, свечи ли, сало, канарейка ли попалась под лапу – словом, не пропускает ничего. Так жаловался и плакал герой наш, а между тем деятельность никак не умирала в голове его; там все хотело что-то строиться и ждало только плана. Вновь съежился он, вновь принялся вести трудную жизнь, вновь ограничил себя во всем, вновь из чистоты и приличного положения опустился в грязь и низменную жизнь. И в ожидании лучшего принужден был даже заняться званием поверенного, званием, еще не приобретшим у нас гражданства, толкаемым со всех сторон, плохо уважаемым мелкою приказною тварью и даже самими доверителями, осужденным на пресмыканье в передних, грубости и прочее, но нужда заставила решиться на все. Из поручений досталось ему, между прочим, одно: похлопотать о заложении в опекунский совет нескольких сот крестьян. Имение было расстроено в последней степени. Расстроено оно было скотскими падежами, плутами приказчиками, неурожаями, повальными болезнями, истребившими лучших работников, и, наконец, бестолковьем самого помещика, убиравшего себе в Москве дом в последнем вкусе и убившего на эту уборку все состояние свое до последней копейки, так что уж не на что было есть. По этой-то причине понадобилось наконец заложить последнее оставшееся имение. Заклад в казну был тогда еще дело новое, на которое решались не без страха. Чичиков в качестве поверенного, прежде расположивши всех (без предварительного расположения, как известно, не может быть даже взята простая справка или выправка, все же хоть по бутылке мадеры придется влить во всякую глотку), - итак, расположивши всех, кого следует, объяснил он, что вот какое, между прочим, обстоятельство: половина крестьян вымерла, так чтобы не было каких-нибудь потом привязок...

– Да ведь они по ревизской сказке числятся? – сказал секретарь.

– Числятся, – отвечал Чичиков.

– Ну, так чего же вы оробели? – сказал секретарь, – один умер, другой родится, а все в дело годится.

Секретарь, как видно, умел говорить и в рифму. А между тем героя нашего осенила вдохновеннейшая мысль, какая когда-либо приходила в человеческую голову. «Эх я Аким-простота, – сказал он сам в себе, – ищу рукавиц, а обе за поясом! Да накупи я всех этих, которые вымерли, пока еще не подавали новых ревизских сказок, приобрети их, положим, тысячу, да, положим, опекунский совет даст по двести рублей на душу: вот уж двести тысяч капиталу! А теперь же время удобное, недавно была эпидемия, народу вымерло, слава богу, немало . Помещики попроигрывались в карты, закутили и промотались как следует; все полезло в Петербург служить; имения брошены, управляются как ни попало, подати уплачиваются с каждым годом труднее, так мне с радостью уступит их каждый уже потому только, чтобы не платить за них подушных денег ; может, в другой раз так случится, что с иного и я еще зашибу за это копейку. Конечно, трудно, хлопотливо, страшно, чтобы как-нибудь еще не досталось, чтобы не вывести из этого истории. Ну да ведь дан же человеку на что-нибудь ум. А главное то хорошо, что предмет-то покажется всем невероятным, никто не поверит. Правда, без земли нельзя ни купить, ни заложить. Да ведь я куплю на вывод, на вывод; теперь земли в Таврической и Херсонской губерниях отдаются даром, только заселяй. Туда я их всех и переселю! в Херсонскую их! пусть их там живут! А переселение можно сделать законным образом, как следует по судам. Если захотят освидетельствовать крестьян: пожалуй, я и тут не прочь, почему же нет? я представлю и свидетельство за собственноручным подписанием капитана-исправника. Деревню можно назвать Чичикова слободка или по имени, данному при крещении: сельцо Павловское». И вот таким образом составился в голове нашего героя сей странный сюжет, за который, не знаю, будут ли благодарны ему читатели, а уж как благодарен автор, так и выразить трудно. Ибо, что ни говори, не приди в голову Чичикову эта мысль, не явилась бы на свет сия поэма.

Перекрестясь по русскому обычаю, приступил он к исполнению. Под видом избрания места для жительства и под другими предлогами предпринял он заглянуть в те и другие углы нашего государства, и преимущественно в те, которые более других пострадали от несчастных случаев, неурожаев, смертностей и прочего и прочего, – словом, где бы можно удобнее и дешевле накупить потребного народа. Он не обращался наобум ко всякому помещику, но избирал людей более по своему вкусу или таких, с которыми бы можно было с меньшими затруднениями делать подобные сделки, стараясь прежде познакомиться, расположить к себе, чтобы, если можно, более дружбою, а не покупкою приобрести мужиков. Итак, читатели не должны негодовать на автора, если лица, доныне являвшиеся, не пришлись по его вкусу; это вина Чичикова, здесь он полный хозяин, и куда ему вздумается, туда и мы должны тащиться. С нашей стороны, если, точно, падет обвинение за бледность и невзрачность лиц и характеров, скажем только то, что никогда вначале не видно всего широкого теченья и объема дела. Въезд в какой бы ни было город, хоть даже в столицу, всегда как-то бледен; сначала все серо и однообразно: тянутся бесконечные заводы да фабрики, закопченные дымом, а потом уже выглянут углы шестиэтажных домов, магазины, вывески, громадные перспективы улиц, все в колокольнях, колоннах, статуях, башнях, с городским блеском, шумом и громом и всем, что на диво произвела рука и мысль человека. Как произвелись первые покупки, читатель уже видел; как пойдет дело далее, какие будут удачи и неудачи герою, как придется разрешить и преодолеть ему более трудные препятствия, как предстанут колоссальные образы, как двигнутся сокровенные рычаги широкой повести, раздастся далече ее горизонт и вся она примет величавое лирическое течение, то увидит потом. Еще много пути предстоит совершить всему походному экипажу, состоящему из господина средних лет, брички, в которой ездят холостяки, лакея Петрушки, кучера Селифана и тройки коней, уже известных поименно от Заседателя до подлеца чубарого. Итак, вот весь налицо герой наш, каков он есть! Но потребуют, может быть, заключительного определения одной чертою: кто же он относительно качеств нравственных? Что он не герой, исполненный совершенств и добродетелей, это видно. Кто же он? стало быть, подлец? Почему ж подлец, зачем же быть так строгу к другим? Теперь у нас подлецов не бывает, есть люди благонамеренные, приятные, а таких, которые бы на всеобщий позор выставили свою физиогномию под публичную оплеуху, отыщется разве каких-нибудь два, три человека, да и те уже говорят теперь о добродетели. Справедливее всего назвать его: хозяин, приобретатель. Приобретение – вина всего; из-за него произвелись дела, которым свет дает название не очень чистых. Правда, в таком характере есть уже что-то отталкивающее, и тот же читатель, который на жизненной своей дороге будет дружен с таким человеком, будет водить с ним хлеб-соль и проводить приятно время, станет глядеть на него косо, если он очутится героем драмы или поэмы. Но мудр тот, кто не гнушается никаким характером, но, вперя в него испытующий взгляд, изведывает его до первоначальных причин. Быстро все превращается в человеке; не успеешь оглянуться, как уже вырос внутри страшный червь, самовластно обративший к себе все жизненные соки. И не раз не только широкая страсть, но ничтожная страстишка к чему-нибудь мелкому разрасталась в рожденном на лучшие подвиги, заставляла его позабывать великие и святые обязанности и в ничтожных побрякушках видеть великое и святое. Бесчисленны, как морские пески, человеческие страсти, и все не похожи одна на другую, и все они, низкие и прекрасные, вначале покорны человеку и потом уже становятся страшными властелинами его. Блажен избравший себе из всех прекраснейшую страсть; растет и десятерится с каждым часом и минутой безмерное его блаженство, и входит он глубже и глубже в бесконечный рай своей души. Но есть страсти, которых избранье не от человека. Уже родились они с ним в минуту рожденья его в свет, и не дало ему сил отклониться от них. Высшими начертаньями они ведутся, и есть в них что-то вечно зовущее, неумолкающее во всю жизнь. Земное великое поприще суждено совершить им: все равно, в мрачном ли образе, или пронестись светлым явленьем, возрадующим мир, – одинаково вызваны они для неведомого человеком блага. И, может быть, в сем же самом Чичикове страсть, его влекущая, уже не от него, и в холодном его существовании заключено то, что потом повергнет в прах и на колени человека пред мудростью небес . И еще тайна, почему сей образ предстал в ныне являющейся на свет поэме.

Но не то тяжело, что будут недовольны героем, тяжело то, что живет в душе неотразимая уверенность, что тем же самым героем, тем же самым Чичиковым были бы довольны читатели. Не загляни автор поглубже ему в душу, не шевельни на дне ее того, что ускользает и прячется от света, не обнаружь сокровеннейших мыслей, которых никому другому не вверяет человек, а покажи его таким, каким он показался всему городу, Манилову и другим людям, и все были бы радешеньки и приняли бы его за интересного человека. Нет нужды, что ни лицо, ни весь образ его не метался бы как живой пред глазами; зато по окончании чтения душа не встревожена ничем, и можно обратиться вновь к карточному столу, тешащему всю Россию. Да, мои добрые читатели, вам бы не хотелось видеть обнаруженную человеческую бедность. Зачем, говорите вы, к чему это? Разве мы не знаем сами, что есть много презренного и глупого в жизни? И без того случается нам часто видеть то, что вовсе не утешительно. Лучше же представляйте нам прекрасное, увлекательное. Пусть лучше позабудемся мы! «Зачем ты, брат, говоришь мне, что дела в хозяйстве идут скверно? – говорит помещик приказчику. – Я, брат, это знаю без тебя, да у тебя речей разве нет других, что ли? Ты дай мне позабыть это, не знать этого, я тогда счастлив». И вот те деньги, которые бы поправили сколько-нибудь дело, идут на разные средства для приведения себя в забвенье. Спит ум, может быть обретший бы внезапный родник великих средств; а там имение бух с аукциона, и пошел помещик забываться по миру с душою, от крайности готовою на низости, которых бы сам ужаснулся прежде.

Еще падет обвинение на автора со стороны так называемых патриотов , которые спокойно сидят себе по углам и занимаются совершенно посторонними делами, накопляют себе капитальцы, устроивая судьбу свою на счет других; но как только случится что-нибудь, по мненью их, оскорбительное для отечества, появится какая-нибудь книга, в которой скажется иногда горькая правда, они выбегут со всех углов, как пауки, увидевшие, что запуталась в паутину муха, и подымут вдруг крики: «Да хорошо ли выводить это на свет, провозглашать об этом? Ведь это все, что ни описано здесь, это все наше, - хорошо ли это? А что скажут иностранцы? Разве весело слышать дурное мнение о себе? Думают, разве это не больно? Думают, разве мы не патриоты?» На такие мудрые замечания, особенно насчет мнения иностранцев, признаюсь, ничего нельзя прибрать в ответ. А разве вот что: жили в одном отдаленном уголке России два обитателя. Один был отец семейства, по имени Кифа Мокиевич, человек нрава кроткого, проводивший жизнь халатным образом. Семейством своим он не занимался; существованье его было обращено более в умозрительную сторону и занято следующим, как он называл, философическим вопросом: «Вот, например, зверь, – говорил он, ходя по комнате, – зверь родится нагишом. Почему же именно нагишом? Почему не так, как птица, почему не вылупливается из яйца? Как, право, того: совсем не поймешь натуры, как побольше в нее углубишься!» Так мыслил обитатель Кифа Мокиевич. Но не в этом еще главное дело. Другой обитатель был Мокий Кифович, родной сын его. Был он то, что называют на Руси богатырь , и в то время, когда отец занимался рожденьем зверя, двадцатилетняя плечистая натура его так и порывалась развернуться. Ни за что не умел он взяться слегка: все или рука у кого-нибудь затрещит, или волдырь вскочит на чьем-нибудь носу. В доме и в соседстве все, от дворовой девки до дворовой собаки, бежало прочь, его завидя; даже собственную кровать в спальне изломал он в куски. Таков был Мокий Кифович, а впрочем, был он доброй души. Но не в этом еще главное дело. А главное дело вот в чем: «Помилуй, батюшка барин, Кифа Мокиевич, – говорила отцу и своя и чужая дворня, – что у тебя за Мокий Кифович? Никому нет от него покоя, такой припертень !» – «Да, шаловлив, шаловлив, – говорил обыкновенно на это отец, – да ведь как быть: драться с ним поздно, да и меня же все обвинят в жестокости; а человек он честолюбивый, укори его при другом-третьем, он уймется, да ведь гласность-то – вот беда! город узнает, назовет его совсем собакой. Что, право, думают, мне разве не больно? разве я не отец? Что занимаюсь философией да иной раз нет времени, так уж я и не отец? Ан вот нет же, отец! отец, черт их побери, отец! У меня Мокий Кифович вот тут сидит, в сердце! – Тут Кифа Мокиевич бил себя весьма сильно в грудь кулаком и приходил в совершенный азарт. – Уж если он и останется собакой, так пусть же не от меня об этом узнают, пусть не я выдал его». И, показав такое отеческое чувство, он оставлял Мокия Кифовича продолжать богатырские свои подвиги, а сам обращался вновь к любимому предмету, задав себе вдруг какой-нибудь подобный вопрос: «Ну а если бы слон родился в яйце, ведь скорлупа, чай, сильно бы толста была, пушкой не прошибешь; нужно какое-нибудь новое огнестрельное орудие выдумать». Так проводили жизнь два обитателя мирного уголка, которые нежданно, как из окошка, выглянули в конце нашей поэмы, выглянули для того, чтобы отвечать скромно на обвиненье со стороны некоторых горячих патриотов, до времени покойно занимающихся какой-нибудь философией или приращениями на счет сумм нежно любимого ими отечества, думающих не о том, чтобы не делать дурного, а о том, чтобы только не говорили, что они делают дурное. Но нет, не патриотизм и не первое чувство суть причины обвинений, другое скрывается под ними. К чему таить слово? Кто же, как не автор, должен сказать святую правду? Вы боитесь глубоко устремленного взора, вы страшитесь сами устремить на что-нибудь глубокий взор, вы любите скользнуть по всему недумающими глазами. Вы посмеетесь даже от души над Чичиковым, может быть, даже похвалите автора, скажете: «Однако ж кое-что он ловко подметил, должен быть веселого нрава человек!» И после таких слов с удвоившеюся гордостью обратитесь к себе, самодовольная улыбка покажется на лице вашем, и вы прибавите: «А ведь должно согласиться, престранные и пресмешные бывают люди в некоторых провинциях, да и подлецы притом немалые!» А кто из вас, полный христианского смиренья, не гласно, а в тишине, один, в минуту уединенных бесед с самим собой, углубит вовнутрь собственной души сей тяжелый запрос: «А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?» Да, как бы не так! А вот пройди в это время мимо его какой-нибудь его же знакомый, имеющий чин ни слишком большой, ни слишком малый, он в ту же минуту толкнет под руку своего соседа и скажет ему, чуть не фыркнув от смеха: «Смотри, смотри, вон Чичиков, Чичиков пошел!» И потом, как ребенок, позабыв всякое приличие, должное званию и летам, побежит за ним вдогонку, поддразнивая сзади и приговаривая: «Чичиков! Чичиков! Чичиков!»

Но мы стали говорить довольно громко, позабыв, что герой наш, спавший во все время рассказа его повести, уже проснулся и легко может услышать так часто повторяемую свою фамилию. Он же человек обидчивый и недоволен, если о нем изъясняются неуважительно. Читателю сполагоря, рассердится ли на него Чичиков, или нет, но что до автора, то он ни в каком случае не должен ссориться с своим героем: еще не мало пути и дороги придется им пройти вдвоем рука в руку; две большие части впереди – это не безделица.

– Эхе-хе! что ж ты? – сказал Чичиков Селифану, – ты?

– Как что? Гусь ты! как ты едешь! Ну же, потрогивай!

И в самом деле, Селифан давно уже ехал зажмуря глаза, изредка только потряхивая впросонках вожжами по бокам дремавших тоже лошадей; а с Петрушки уже давно невесть в каком месте слетел картуз, и он сам, опрокинувшись назад, уткнул свою голову в колено Чичикову, так что тот должен был дать ей щелчка. Селифан приободрился и, отшлепавши несколько раз по спине чубарого, после чего тот пустился рысцой, да помахнувши сверху кнутом на всех, примолвил тонким певучим голоском: «Не бойся!» Лошадки расшевелились и понесли, как пух, легонькую бричку. Селифан только помахивал да покрикивал: «Эх! эх! эх!» – плавно подскакивая на козлах, по мере того как тройка то взлетала на пригорок, то неслась духом с пригорка, которыми была усеяна вся столбовая дорога, стремившаяся чуть заметным накатом вниз. Чичиков только улыбался, слегка подлетывая на своей кожаной подушке, ибо любил быструю езду. И какой же русский не любит быстрой езды? Его ли душе, стремящейся закружиться, загуляться, сказать иногда: «черт побери все!» – его ли душе не любить ее? Ее ли не любить, когда в ней слышится что-то восторженно-чудное? Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и все летит: летят версты, летят навстречу купцы на облучках своих кибиток, летит с обеих сторон лес с темными строями елей и сосен, с топорным стуком и вороньим криком, летит вся дорога невесть куда в пропадающую даль, и что-то страшное заключено в сем быстром мельканье, где не успевает означиться пропадающий предмет, – только небо над головою, да легкие тучи, да продирающийся месяц одни кажутся недвижны. Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи. И не хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным схвачен винтом, а наскоро живьем с одним топором да долотом снарядил и собрал тебя ярославский расторопный мужик. Не в немецких ботфортах ямщик: борода да рукавицы, и сидит черт знает на чем; а привстал, да замахнулся, да затянул песню – кони вихрем, спицы в колесах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге остановившийся пешеход – и вон она понеслась, понеслась, понеслась!.. И вон уже видно вдали, как что-то пылит и сверлит воздух.

Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановился пораженный Божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях? Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вышины знакомую песню, дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится вся вдохновенная Богом!.. Русь, куда же несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства.

План пересказа

1. Чичиков приезжает в губернский город NN.
2. Визиты Чичикова к городским чиновникам.
3. Визит к Манилову.
4. Чичиков оказывается у Коробочки.
5. Знакомство с Ноздревым и поездка в его имение.
6. Чичиков у Собакевича.
7. Визит к Плюшкину.
8. Оформление купчих на «мертвые души», приобретенные у помещиков.
9. Внимание горожан к Чичикову-«миллионщику».
10. Ноздрев раскрывает тайну Чичикова.
11. Повесть о капитане Копейкине.
12. Слухи о том, кто такой Чичиков.
13. Чичиков спешно покидает город.
14. Рассказ о происхождении Чичикова.
15. Рассуждения автора о сути Чичикова.

Пересказ

Том I
Глава 1

В ворота губернского города NN въехала красивая рессорная бричка. В ней сидел «господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж, и не так, чтобы слишком молод». В городе его приезд не произвел шума. Гостиница, в которой он остановился, «была известного рода, то есть именно такая, как бывают гостиницы в губернских городах, где за два рубля в сутки проезжающие получают покойную комнату с тараканами...» Приезжий, ожидая обеда, успел порасспросить, кто в городе значительные чиновники, обо всех значительных помещиках, кто сколько душ имеет и т.д.

После обеда, отдохнув в номере, для сообщения в полицию написал на бумажке: «Коллежский советник Павел Иванович Чичиков, помещик, по своим надобностям», а сам отправился в город. «Город никак не уступал другим губернским городам: сильно била в глаза желтая краска на каменных домах и скромно темнела серая на деревянных... Попадались почти смытые дождем вывески с кренделями и сапогами, где магазин с картузами и надписью: «Иностранец Василий Федоров», где нарисован был билиард... с надписью: «И вот заведение». Чаще же всего попадалась надпись: «Питейный дом».

Весь следующий день был посвящен визитам городским чиновникам: губернатору, вице-губернатору, прокурору, председателю палаты, полицмейстеру и даже инспектору врачебной управы и городскому архитектору. Губернатор, «подобно Чичикову, был ни толст, ни тонок, впрочем, был большой добряк и даже сам вышивал иногда по тюлю». Чичиков «очень искусно умел польстить каждому». О себе он говорил мало и какими-то общими фразами. Вечером у губернатора состоялась «вечеринка», к которой Чичиков тщательно подготовился. Мужчины здесь были, как и везде, двух родов: одни - тоненькие, увивавшиеся вокруг дам, а другие - толстые или такие же, как Чичиков, т.е. не так чтоб уж слишком толстые, но и не тоненькие, они, наоборот, пятились от дам. «Толстые умеют лучше на этом свете обделывать дела свои, нежели тоненькие. Тоненькие служат больше по особенным поручениям или только числятся и виляют туда и сюда. Толстые же никогда не занимают косвенных мест, а все прямые, и уж если сядут где, то сядут надежно и крепко». Чичиков подумал и присоединился к толстым. Он познакомился с помещиками: весьма учтивым Маниловым и несколько неуклюжим Собакевичем. Совершенно очаровав их приятным обращением, Чичиков тут же расспросил, сколько у них душ крестьян и в каком состоянии находятся их имения.

Манилов, «еще вовсе человек не пожилой, имевший глаза сладкие, как сахар... был от него без памяти», пригласил к себе в усадьбу. Чичиков получил приглашение и от Собакевича.

На другой день в гостях у почтмейстера Чичиков познакомился с помещиком Ноздревым, «человеком лет тридцати, разбитным малым, который ему после трех-четырех слов начал говорить «ты». Он со всеми общался по-дружески, но когда сели играть в вист, прокурор и почтмейстер внимательно приглядывались к его взяткам.

Следующие несколько дней Чичиков провел в городе. У всех о нем сложилось мнение весьма лестное. Он произвел впечатление светского человека, умеющего поддержать разговор на любую тему и при этом говорить «ни громко, ни тихо, а совершенно так, как следует».

Глава 2

Чичиков поехал в деревню к Манилову. Долго искали дом Манилова: «Деревня Маниловка немногих могла заманить своим местоположением. Дом господский стоял одиночкой на юру... открытом всем ветрам...» Была видна беседка с плоским зеленым куполом, деревянными голубыми колоннами и надписью: «Храм уединенного размышления». Внизу виднелся заросший пруд. В низине темнели серенькие бревенчатые избы, которые Чичиков тут же принялся считать и насчитал более двухсот. Вдалеке темнел сосновый лес. На крыльце Чичикова встречал сам хозяин.

Манилов был очень рад гостю. «Один Бог разве мог сказать, какой был характер Манилова. Есть род людей, известных под именем: люди так себе, ни то, ни се... Он был человек видный; черты лица его не были лишены приятности... Он улыбался заманчиво, был белокур, с голубыми глазами. В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: «Какой приятный и добрый человек!» В следующую за тем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь: «Черт знает что такое!» - и отойдешь подальше... Дома говорил он мало и большею частью размышлял и думал, но о чем он думал, тоже разве Богу было известно. Хозяйством нельзя сказать, чтобы он занимался... шло как-то само собою... Иногда... говорил он о том, как бы хорошо было, если бы вдруг от дома провести подземный ход или через пруд выстроить каменный мост, на котором были бы по обеим сторонам лавки, и чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие товары... Впрочем, так и оканчивалось только одними словами».

В его кабинете лежала какая-то книжка, заложенная на одной странице, которою он читал уже два года. В гостинной стояла недешевая щегольская мебель: все кресла были обтянуты красным шелком, а на два не хватило, и вот уже два года хозяин говорил всем, что они еще не закончены.

Жена Манилова... «впрочем, они были совершенно довольны друг другом»: через восемь лет супружества ко дню рождения супруга она всегда готовила «какой-нибудь бисерный чехольчик на зубочистку». Готовили в доме плохо, в кладовой было пусто, ключница воровала, слуги были нечистоплотны и пьяницы. Но «все это предметы низкие, а Манилова воспитана хорошо», в пансионе, где учат трем добродетелям: французскому языку, фортепьяно и вязанию кошельков и других сюрпризов.

Манилов и Чичиков проявили неестественную любезность: старались пропустить друг друга в дверях непременно первым. Наконец протиснулись в дверь оба одновременно. Далее последовало знакомство с женой Манилова и пустой разговор об общих знакомых. Обо всех мнение одинаковое: «приятный, препочтеннейший, прелюбезнейший человек». Затем все сели обедать. Манилов представил Чичикову своих сыновей: Фемистоклюс (семи лет) и Алкид (шести лет). У Фемистоклюса течет из носа, он кусает брата за ухо, а тот, переборов слезы и измазавшись жиром, уплетает обед. После обеда «гость объявил с весьма значительным видом, что он намерен поговорить об одном очень нужном деле».

Разговор происходил в кабинете, стены которого были выкрашены какой-то голубенькой краской, даже скорее серенькой; на столе лежало несколько исписанных бумаг, но больше всего было табаку. Чичиков попросил у Манилова подробный реестр крестьян (ревизские сказки), расспрашивал о том, сколько крестьян умерло с последней переписи реестра. Манилов точно не помнил и спросил, зачем это надо знать Чичикову? Тот ответил, что хочет купить мертвые души, которые значились бы в ревизии как живые. Манилов был настолько огорошен, что «как разинул рот, так и остался с разинутым ртом в продолжение нескольких минут». Чичиков убеждал Манилова, что никакого нарушения закона не будет, казна получит даже выгоды в виде законных пошлин. Когда Чичиков заговорил о цене, Манилов решил отдать мертвые души бесплатно и даже купчую взял на себя, чем вызвал неумеренный восторг и благодарность гостя. Проводив Чичикова, Манилов снова предался мечтаниям, и вот он уже вообразил, что сам государь, узнавши об их с Чичиковым крепкой дружбе, жаловал их генералами.

Глава 3

Чичиков отправился в деревню Собакевича. Неожиданно начался сильный дождь, кучер сбился с дороги. Оказалось, он сильно пьян. Чичиков попал в имение помещицы Настасьи Петровны Коробочки. Чичикова проводили в комнату, обвешанную старыми полосатыми обоями, на стенах картины с какими-то птицами, между окон старинные маленькие зеркала с темными рамками в виде свернувшихся листьев. Вошла хозяйка; «одна из тех матушек, небольших помещиц, которые плачутся на неурожаи, убытки и держат голову несколько набок, а между тем набирают понемногу деньжонок в пестрядевые мешочки, размещенные по ящикам комодов...»

Чичиков остался ночевать. Утром он прежде всего осмотрел крестьянские избы: «Да у ней деревушка не маленька». За завтраком хозяйка наконец представилась. Чичиков завел разговор о покупке мертвых душ. Коробочка никак не могла взять в толк, зачем ему это, и предлагала купить пеньку или мед. Она, судя по всему, боялась продешевить, начала юлить, а Чичиков, уговаривая ее, вышел из терпения: «Ну, баба, кажется, крепколобая!» Коробочка все не могла решиться продать мертвых: «А может, в хозяйстве-то как-нибудь понадобятся...»»

Только когда Чичиков упомянул, что ведет казенные подряды, ему удалось убедить Коробочку. Она написала доверенность на совершение купчей. После долгих торгов дело, наконец, было сделано. На прощанье Коробочка обильно угостила гостя пирожками, блинами, лепешками с разными припеками и прочей снедью. Чичиков попросил Коробочку рассказать, как выехать на большую дорогу, чем озадачил ее: «Как же бы это сделать? Рассказать-то мудрено, поворотов много». Она дала в провожатые девчонку, иначе экипажу было бы нелегко выехать: «дороги расползались во все стороны, как пойманные раки, когда их высыплют из мешка». Чичиков добрался-таки до трактира, стоявшего на столбовой дороге.

Глава 4

Обедая в трактире, Чичиков увидел в окно подъезжавшую легонькую бричку с двумя мужчинами. В одном из них Чичиков узнал Ноздрева. Ноздрев «был среднего роста очень недурно сложенный молодец с полными румяными щеками, с белыми, как снег, зубами и черными, как смоль, бакенбардами». Этот помещик, припомнил Чичиков, с которым он познакомился у прокурора, уже через несколько минут начал говорить ему «ты», хотя повода Чичиков не давал. Не умолкая ни на минуту, Ноздрев начал говорить, не дожидаясь ответов собеседника: «Куда ездил? А я, брат, с ярмарки. Поздравь: продулся в пух!.. Зато как покутили мы в первые дни!.. Веришь ли, что я один в продолжение обеда выпил семнадцать бутылок шампанского!» Ноздрев, ни на минуту не умолкая, нес всякий вздор. Он вытянул из Чичикова, что тот едет к Собакевичу, и уговорил его заехать перед этим к нему. Чичиков решил, что у проигравшегося Ноздрева он сможет «даром кое-что выпросить», и согласился.

Авторская характеристика Ноздрева. Такие люди «называются разбитными малыми, слывут еще в детстве и в школе за хороших товарищей и при всем том бывают весьма больно поколачиваемы... Они всегда говоруны, кутилы, лихачи, народ видный...» Ноздрев имел обыкновение даже с самыми близкими друзьями «начать гладью, а кончить гадью». В тридцать пять лет он был таков же, каким был в восемнадцать. Умершая жена оставила двух ребятишек, которые ему были совершенно не нужны. Дома он больше двух дней не проводил, вечно мотался по ярмаркам, играл в карты «не совсем безгрешно и чисто». «Ноздрев был в некотором отношении исторический человек. Ни на одном собрании, где он был, не обходилось без истории: или выведут его из зала жандармы, или принуждены бывают вытолкать свои же приятели... или нарежется в буфете, или проврется... Чем кто ближе с ним сходился, тому он скорее всех насаливал: распускал небылицу, глупее которой трудно выдумать, расстраивал свадьбу, сделку и вовсе не почитал себя вашим неприятелем». Имел он страсть «менять все что ни есть на все, что хотите». Все это происходило от какой-то неугомонной юркости и бойкости характера».

В своем имении хозяин немедленно велел гостям осматривать все, что только есть у него, на что понадобилось два часа с небольшим. Все оказалось в запустении, кроме псарни. В кабинете у хозяина висели только сабли и два ружья, а также «настоящие» турецкие кинжалы, на которых «по ошибке» было вырезано: «мастер Савелий Сибиряков». За плохо приготовленным обедом Ноздрев пытался споить Чичикова, но тот ухитрился выливать содержимое своего бокала. Ноздрев предложил сыграть в карты, но гость наотрез отказался и завел, наконец, речь о деле. Ноздрев, почувствовав, что дело нечисто, пристал к Чичикову с расспросами: зачем ему мертвые души? После долгих препирательств Ноздрев согласился, но с условием, что Чичиков купит еще и жеребца, кобылу, собаку, шарманку и т.д.

Чичиков, оставшись ночевать, пожалел, что заехал к Ноздреву и заговорил с ним о деле. Утром оказалось, что Ноздрев не оставил намерения играть на души, и они в конце концов остановились на шашках. Во время игры Чичиков заметил, что его противник жульничает, и отказался продолжать игру. Ноздрев же крикнул слугам: «Бейте его!» и сам, «весь в жару и в поту», стал прорываться к Чичикову. Душа гостя ушла в пятки. В этот момент к дому подъехала телега с капитаном-исправником, который объявил, что Ноздрев находится под судом за «нанесение помещику Максимову личной обиды розгами в пьяном виде». Чичиков, не слушая препирательств, потихоньку выскользнул на крыльцо, сел в бричку и велел Селифану «погонять лошадей во весь дух».

Глава 5

Чичиков никак не мог отойти от страха. Неожиданно его бричка столкнулась с коляской, в которой сидели две дамы: одна - старая, другая - молодая, необыкновенной прелести. С трудом они разъехались, но Чичиков еще долго думал о неожиданной встрече и о прекрасной незнакомке.

Деревня Собакевича показалась Чичикову «довольно велика... Двор окружен был крепкою и непомерно толстою деревянного решеткой. ...Деревенские избы мужиков тоже срублены были на диво... все было пригнано плотно и как следует. ...Словом, все... было упористо, без пошатки, в каком-то крепком и неуклюжем порядке». «Когда Чичиков взглянул искоса на Собакевича, он ему показался весьма похожим на средней величины медведя». «Фрак на нем был совершенно медвежьего цвета... Ступнями ступал он и вкривь и вкось и наступал беспрестанно на чужие ноги. Цвет лица имел каленый, горячий, какой бывает на медном пятаке». «Медведь! Совершенный медведь! Его даже звали Михаилом Семеновичем», - подумал Чичиков.

Войдя в гостиную, Чичиков заметил, что все в ней было прочно, неуклюже и имело какое-то странное сходство с самим хозяином. Каждый предмет, каждый стул, казалось, говорил: «И я тоже Собакевич!» Гость попробовал завести приятный разговор, но оказалось, что Собакевич считает всех общих знакомых - губернатора, почтмейстера, председателя палаты - мошенниками и дураками. «Чичиков вспомнил, что Собакевич не любил ни о ком хорошо отзываться».

За обильным обедом Собакевич «опрокинул половину бараньего бока к себе на тарелку, съел все, обгрыз, обсосал до последней косточки... За бараньим боком последовали ватрушки, из которых каждая была гораздо больше тарелки, потом индюк ростом с теленка...» Собакевич завел разговор о своем соседе Плюшкине, чрезвычайно скупом человеке, владеющем восьмьюстами крестьянами, который «всех людей переморил голодом». Чичикова заинтересовался. После обеда, услышав, что Чичиков хочет купить мертвые души, Собакевич нисколько не удивился: «Казалось, в этом теле совсем не было души». Он начал торговаться и заломил непомерную цену. Он говорил о мертвых душах, как о живых: «У меня все на отбор: не мастеровой, так иной какой-нибудь здоровый мужик»: каретник Михеев, плотник Степан Пробка, Милушкин, кирпичник... «Ведь вот какой народ!» Чичиков наконец прервал его: «Но позвольте, зачем вы исчисляете все их качества? Ведь это все народ мертвый». В коне концов они сошлись на трех рублях за душу и решили завтра же быть в городе и управиться с купчей. Собакевич потребовал задаток, Чичиков, в свою очередь, настоял, чтобы Собакевич дал ему расписку и попросил никому не говорить о сделке. «Кулак, кулак! - подумал Чичиков, - да еще и бестия в придачу!»

Чтобы не видел Собакевич, Чичиков обходным путем поехал к Плюшкину. Крестьянин, у которого Чичиков спрашивает дорогу в имение, называет Плюшкина «заплатаной». Глава заканчивается лирическим отступлением о русском языке. «Выражается сильно русский народ!.. Произнесенное метко, все равно что писанное, не вырубливается топором... живой и бойкий русский ум... не лезет за словом в карман, а влепливает сразу, как пашпорт на вечную носку... нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово».

Глава 6

Глава открывается лирическим отступлением о путешествиях: «Давно, в лета моей юности, мне было весело подъезжать в первый раз к незнакомому месту, любопытного много открывал в нем детский любопытный взгляд... Теперь равнодушно подъезжаю ко всякой незнакомой деревне и равнодушно гляжу на ее пошлую наружность,... и безучастное молчание хранят мои недвижные уста. О моя юность! О моя свежесть!»

Посмеиваясь над прозвищем Плюшкина, Чичиков незаметно оказался в середине обширного села. «Какую-то особенную ветхость заметил он на всех деревенских строениях: многие крыши сквозили как решето... Окна в избенках были без стекол...» Вот показался господский дом: «Каким-то дряхлым инвалидом глядел сей странный замок... Местами был он в один этаж, местами в два... Стены дома ощеливали местами нагую штукатурную решетку и, как видно, много потерпели от всяких непогод... Сад, выходивший за село... казалось, один освежал эту обширную деревню, и один был вполне живописен...»

«Все говорило, что здесь когда-то хозяйство текло в обширном размере, и все глядело ныне пасмурно... У одного из строений Чичиков заметил какую-то фигуру... Долго он не мог распознать, какого пола была фигура: баба или мужик... платье неопределенное, на голове колпак, халат сшит неизвестно из чего. Чичиков заключил, что это, верно, ключница». Войдя в дом, он «был поражен представшим беспорядком»: кругом паутина, сломанная мебель, куча бумажек, «рюмка с какою-то жидкостью и тремя мухами... кусочек тряпки», пыль, куча мусора посреди комнаты. Вошла та же ключница. Приглядевшись, Чичиков понял, что это, скорее, ключник. Чичиков спросил, где барин. «Что, батюшка, слепы-то, что ли? - сказал ключник. - А вить хозяин-то я!»

Автор описывает внешность Плюшкина и его историю. «Подбородок выступал далеко вперед, маленькие глазки еще не потухнули и бегали из-под высоко выросших бровей, как мыши»; рукава и верхние полы халата до того «засалились и залоснились, что походили на юфть, какая идет на сапоги», на шее не то чулок, не то подвязка, только никак не галстук. «Но перед ним стоял не нищий, перед ним стоял помещик. У этого помещика была тысяча с лишком душ», кладовые были полны зерна, множеством холстов, овчин, овощами, посудой и т.д. Но Плюшкину и этого казалось мало. «Все, что ни попадалось ему: старая подошва, бабья тряпка, железный гвоздь, глиняный черепок, - все тащил к себе и складывал в кучу». «А ведь было время, когда он только был бережливым хозяином! Был женат и семьянин; двигались мельницы, работали суконные фабрики, столярные станки, прядильни... В глазах был виден ум... Но добрая хозяйка умерла, Плюшкин стал беспокойнее, подозрительнее и скупее». Он проклял старшую дочь, которая сбежала и обвенчалась с офицером кавалерийского полка. Младшая дочь умерла, а сын, отправленный в город определяться на службу, пошел в военные - и дом окончательно опустел.

«Экономия» его дошла до абсурда (он несколько месяцев хранит сухарь из кулича, который привезла ему в подарок дочь, всегда знает, сколько наливки осталось в графине, пишет на бумаге убористо, так, что строчки набегают друг на друга). Сначала Чичиков не знал, как ему объяснить причину своего посещения. Но, начав разговор о хозяйстве Плюшкина, Чичиков выяснил, что умерло около ста двадцати крепостных. Чичиков выказал «готовность принять на себя обязанность платить подати за всех умерших крестьян. Предложение, казалось, совершенно изумило Плюшкина». От радости он и говорить не мог. Чичиков предложил ему совершить купчую и даже взялся принять на себя все издержки. Плюшкин от избытка чувств не знает, чем и попотчевать дорогого гостя: велит поставить самовар, достать испорченный сухарь от кулича, хочет угостить ликерчиком, из которого вытащил «козявок и всякую дрянь». Чичиков с отвращением отказался от такого угощения.

«И до такой ничтожности, мелочности, гадости мог снизойти человек! Мог так измениться!» - восклицает автор.

Выяснилось, что у Плюшкина много беглых крестьян. И их тоже приобрел Чичиков, при этом Плюшкин торговался за каждую копейку. К большой радости хозяина, Чичиков вскоре уехал «в самом веселом расположении духа»: он приобрел у Плюшкина «двести с лишком человек».

Глава 7

Глава открывается грустным лирическим рассуждением о двух типах писателей.

Утром Чичиков размышлял о том, кто были при жизни крестьяне, которыми он теперь владеет (теперь у него четыреста мертвых душ). Чтобы не платить подьячим, он сам стал составлять крепости. В два часа все было готово, и он отправился в гражданскую палату. На улице он столкнулся с Маниловым, который принялся его лобызать и обнимать. Вместе они пошли в палату, где обратились к чиновнику Ивану Антоновичу с лицом, «называемым кувшинное рыло», которому, для ускорения дела, Чичиков дал взятку. Здесь сидел и Собакевич. Чичиков договорился, чтобы совершить сделку в течение дня. Документы были оформлены. После такого удачного завершения дел председатель предложил пойти на обед к полицмейстеру. Во время обеда подвыпившие и повеселевшие гости уговаривали Чичикова не уезжать и вообще тут жениться. Захмелев, Чичиков болтал про свое «херсонское имение» и уже сам поверил во все, что говорил.

Глава 8

Весь город обсуждал покупки Чичикова. Некоторые даже предлагали свою помощь при переселении крестьян, некоторые даже начали думать, что Чичиков миллионщик, поэтому «полюбили его еще душевнее». Жители города жили в ладу между собой, многие были не без образования: «кто читал Карамзина, кто «Московские ведомости», кто даже и совсем ничего не читал».

Особенное впечатление Чичиков произвел на дам. «Дамы города N были то, что называют презентабельны». Как вести себя, соблюсти тон, поддержать этикет, а особенно блюсти моду в самых последних мелочах, - в этом они опередили дам петербургских и даже московских. Дамы города N отличались «необыкновенной осторожностью и приличием в словах и выражениях. Никогда не говорили они: «я высморкалась», «я вспотела», «я плюнула», а говорили: «я облегчила себе нос», «я обошлась посредством платка». Слово «миллионщик» произвело на дам магическое действие, одна их них даже послала Чичикову слащавое любовное письмо.

Чичикова пригласили на бал к губернатору. Перед балом Чичиков целый час рассматривал себя в зеркале, принимая значительные позы. На балу, оказавшись в центре внимания, он пытался угадать автора письма. Губернаторша познакомила Чичикова со своей дочерью, и он узнал девушку, с которой однажды встретился на дороге: «она только одна белела и выходила прозрачною и светлою из мутной и непрозрачной толпы». Прелестная юная девушка произвела на Чичикова такое впечатление, что он «почувствовал себя совершенно чем-то вроде молодого человека, чуть-чуть не гусаром». Остальные дамы почувствовали себя оскорбленными его неучтивостью и невниманием к ним и начали «говорить о нем в разных углах самым неблагоприятным образом».

Появился Ноздрев и простодушно поведал всем, что Чичиков пытался купить у него мертвые души. Дамы, как бы не веря в новость, подхватили ее. Чичиков «стал чувствовать себя неловко, неладно» и, не дожидаясь окончания ужина, уехал. Тем временем ночью в город приехала Коробочка и начала узнавать цены на мертвые души, боясь, что она продешевила.

Глава 9

Рано утром, раньше времени, назначенного для визитов, «дама, приятная во всех отношениях» отправилась с визитом к «просто приятной даме». Гостья рассказала новость: ночью Чичиков, переодевшись в разбойника, явился к Коробочке с требованием продать ему мертвые души. Хозяйка вспомнила, что слышала что-то от Ноздрева, но у гостьи свои соображения: мертвые души - это только прикрытие, на самом деле Чичиков хочет похитить губернаторскую дочь, а Ноздрев - его сообщник. Потом они обсудили внешность губернаторской дочки и не нашли в ней ничего привлекательного.

Тут появился прокурор, они рассказали ему о своих выводах, чем совершенно сбили с толку. Дамы разъехались в разные стороны, и вот уже новость пошла по городу. Мужчины обратили внимание на покупку мертвых душ, а женщины занялись обсуждением «похищения» губернаторской дочки. Слухи пересказывались в домах, где Чичиков даже никогда не бывал. Его подозревали в бунте крестьян сельца Боровки и в том, что он прислан для какой-то проверки. В довершение губернатор получил два извещения о фальшивомонетчике и о сбежавшем разбойнике с предписанием задержать обоих... Начинали подозревать, что кто-то из них - Чичиков. Тут вспомнили, что почти ничего не знают о нем... Попытались выяснить, но ясности не добились. Решили собраться у полицмейстера.

Глава 10

Все чиновники были обеспокоены ситуацией с Чичиковым. Собравшись у полицмейстера, многие заметили, что они исхудали от последних новостей.

Автор делает лирическое отступление об «особенностях проведения совещаний или благотворительных собраний»: «...Во всех наших собраниях... присутствует препорядочная путаница... Только и удаются те совещания, которые составляются для того, чтобы покутить или пообедать». Но здесь вышло совсем по-другому. Одни склонялись, что Чичиков делатель денежных ассигнаций, а потом сами и прибавляли: «А может, и не делатель». Другие считали, что он - чиновник генерал-губернаторской канцелярии и тут же: «А, впрочем, черт его знает». А почтмейстер заявил, что Чичиков - капитан Копейкин, и рассказал такую историю.

ПОВЕСТЬ О КАПИТАНЕ КОПЕЙКИНЕ

Во время войны 1812 г. капитану оторвало руку и ногу. Распоряжений о раненых тогда еще не было, и он поехал домой, к отцу. Тот отказал ему от дома, сказав, что кормить его нечем, и Копейкин отправился искать правды к государю в Петербург. Расспросил, куда обратиться. Государя в столице не оказалось, и Копейкин пошел в «высшую комиссию, к генерал-аншефу». Долго ждал в приемной, потом ему объявили, чтобы он пришел дня через три-четыре. В следующий раз вельможа сказал, что надо ждать царя, без его специального разрешения, он ничего сделать не может.

У Копейкина кончались деньги, он решил пойти и объяснить, что ждать больше не может, ему просто есть нечего. К вельможе его не пустили, но ему удалось проскользнуть с каким-то посетителем в приемную. Он объяснил, что умирает с голоду, а заработать не может. Генерал грубо выпроводил его и выслал за казенный счет на место жительства. «Куда делся Копейкин, неизвестно; но не прошло и двух месяцев, как в рязанских лесах появилась шайка разбойников, и атаман-то этой шайки был не кто другой...»

Полицмейстеру пришло в голову, что у Копейкина не было руки и ноги, а у Чичикова все на месте. Стали делать другие предположения, даже и такое: «Не есть ли Чичиков переодетый Наполеон?» Решили еще раз расспросить Ноздрева, хотя он всем известный лгун. Тот как раз занимался изготовлением фальшивых карт, но пришел. Он рассказал, что продал Чичикову мертвых душ на несколько тысяч, что он знает его по школе, где они вместе учились, и Чичиков - шпион и фальшивомонетчик еще с того времени, что Чичиков, действительно, собирался увезти губернаторскую дочку и Ноздрев ему помогал. В результате чиновники так и не узнали, кто был Чичиков. Напуганный неразрешимыми проблемами, умер прокурор, его хватил удар.

«Чичиков ничего обо всем этом не знал совершенно, он простудился и решил посидеть дома». Никак не мог он понять, почему его никто не навещает. Через три дня он вышел на улицу и первым делом отправился к губернатору, но там его не приняли, так же, как и во многих других домах. Пришел Ноздрев и между прочим рассказал Чичикову: «...в городе все против тебя; они думают, что ты делаешь фальшивые бумажки... нарядили тебя в разбойники и в шпионы». Чичиков не верил своим ушам: «...мешкать более нечего, нужно отсюда убираться поскорей».
Он выпроводил Ноздрева и приказал Селифану готовиться к: отъезду.

Глава 11

Наутро все шло вверх тормашками. Сначала Чичиков проспан, потом оказалось, что бричка не в порядке и необходимо подковать лошадей. Но вот все было улажено, и Чичиков со вздохом облегчения сел в бричку. По дороге он встретил погребальную процессию (хоронили прокурора). Чичиков спрятался за занавеской, боясь, что его узнают. Наконец Чичиков выехал из города.

Автор рассказывает историю Чичикова: «Темно и скромно происхождение нашего героя... Жизнь при начале его взглянула на него как-то кисло-неприютно: ни друга, ни товарища в детстве!» Отец его, бедный дворянин, был постоянно болен. Однажды отец повез Павлушу в город, определять в городское училище: «Перед мальчиком блеснули неожиданным великолепием городские улицы». При расставании отцом «было дано умное наставление: «Учись, не дури и не повесничай, а больше всего угождай учителям и начальникам. С товарищами не водись, или водись с богатыми, чтобы при случае могли быть тебе полезными... больше всего береги и копи копейку: эта вещь надежнее всего на свете... Все сделаешь и все прошибешь на свете копейкой».

«Особенных способностей к какой-нибудь науке в нем не оказалось», зато оказался практический ум. Он делал так, что товарищи его угощали, а он их не только никогда. А иногда даже, спрятав угощения, потом продавал их им же. «Из данной отцом полтины не издержал ни копейки, напротив, сделал к ней приращения: слепил из воску снегиря и продал очень выгодно»; дразнил невзначай голодных товарищей пряниками и булками, а потом продавал им, два месяца тренировал мышь и продал потом очень выгодно. «В отношении к начальству он повел себя еще умнее»: заискивал перед учителями, угождал им, поэтому был на отличном счету и в результате «получил аттестат и книгу с золотыми буквами за примерное прилежание и благонадежное поведение».

Отец оставил ему маленькое наследство. «В это же время был выгнан из училища бедный учитель», с горя он принялся пить, пропил все и пропадал больной в какой-то каморке. Все его бывшие ученики собрали для него деньги, а Чичиков отговорился неимением и дал какой-то пятак серебра. «Все, что ни отзывалось богатством и довольством, производило на него впечатление, непостижимое им самим. Решился он жарко заняться службою, все победить и преодолеть... С раннего утра до позднего вечера писал, погрязнув в канцелярские бумаги, не ходил домой, спал в канцелярских комнатах на столах... Он попал под начальство престарелому повытчику, который был образ какой-то каменной бесчувственности и непотрясаемости». Чичиков принялся угождать ему во всем, «пронюхал его домашнюю жизнь», узнал, что у него некрасивая дочь, стал приходить в церковь и становиться напротив этой девушки. «И дело возымело успех: пошатнулся суровый повытчик и зазвал его на чай!» Он вел себя как жених, повытчика звал уже «папенькой» и добился через будущего тестя места повытчика. После этого «о свадьбе так дело и замялось».

«С тех пор все пошло легче и успешнее. Он стал человеком заметным... добыл в непродолжительное время хлебное местечко» и научился ловко брать взятки. Затем пристроился в какую-то комиссию по строительству, но строительство не идет «выше фундамента», зато Чичиков сумел наворовать, как и другие члены комиссии, значительные средства. Но вдруг был прислан новый начальник, враг взяточников, и чиновники комиссии были отстранены от должности. Чичиков переехал в другой город и начал с нуля. «Решился он во что бы то ни стало добраться до таможни, и добрался. За службу принялся с ревностью необыкновенною». Прославился своей неподкупностью и честностью («честность и неподкупность его были неодолимы, почти неестественны»), добился повышения. Дождавшись удобного момента, Чичиков получил средства на исполнение своего проекта по поимке всех контрабандистов. «Тут в один год он мог получить то, чего не выиграл бы в двадцать лет самой ревностной службы». Сговорившись с одним чиновником, он занялся контрабандой. Все шло гладко, сообщники богатели, но вдруг поссорились и оба попали под суд. Имущество конфисковали, но Чичиков успел спасти десять тысяч, бричку и двух крепостных. И вот опять он начал сначала. В качестве поверенного он должен был заложить одно имение, и тут его осенило, что можно заложить мертвые души в банк, взять под них ссуду и скрыться. И он отправился их покупать в город N.

«Итак, вот весь налицо герой наш... Кто же он относительно качеств нравственных? Подлец? Почему же подлец? Теперь у нас подлецов не бывает, есть люди благонамеренные, приятные... Справедливее всего назвать его: хозяин, приобретатель... А кто из вас не гласно, а в тишине, один, углубит внутрь собственной души сей тяжелый запрос: «А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?» Да, как бы не так!»

Между тем Чичиков проснулся, и бричка понеслась быстрее, «И какой же русский человек не любит быстрой езды?.. Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? Русь, куда ж несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».

Глава 11

Утром выяснилось, что выехать немедленно нет никакой возможности, поскольку лошади не подкованы, а у колеса нужно сменить резину. Чи­чиков вне себя от негодования приказал Селифа­ну тут же найти мастеров, чтобы все работы были сделаны уже через два часа. Наконец, через пять часов, Павел Иванович смог выехать из города. Он перекрестился и приказал погонять.

Далее автор рассказывает о жизни Чичикова. Родители его были из разорившихся дворян. Как только мальчик немного подрос, больной отец стал заставлять его переписывать различные на­ставления. Стоило ребенку отвлечься, как тут же длинные пальцы больно скручивали ухо. Пришло время, и Павлушу отправили в город, в училище. Перед отъездом отец дал такое наставление свое­му сыну: «…учись, не дури и не повесничай, а боль­ше всего угождай учителям и начальникам. Коли будешь угождать начальникам, то, хоть и в науке не успеешь, и таланту Бог не дал, все пойдешь в ход и всех опередишь. С товарищами не водись… водись с теми, кто побогаче, чтобы при случае мог­ли быть тебе полезными. Не угощай и не потчевай никого… береги и копи копейку. Все сделаешь, все прошибешь на свете копейкой». Павлуша усердно выполнял наставления отца. В классах он отличил­ся более прилежностью, нежели способностями к наукам. Он быстро распознал склонность учите­ля к послушным ученикам и всячески угождал ему. В результате окончил училище с похвальным лис­том. Впоследствии, когда этот учитель заболел, Чи­чиков пожалел ему денег на лекарства.

Окончив школу, Чичиков с большим трудом уст­роился в казенную палату на жалкое место. Одна­ко он так старался, что вошел в расположение к своему начальнику и сделался даже женихом его дочери. Довольно скоро старый повытчик поста­рался, и Павел Иванович уже сам сел повытчиком на вакантное место. На другой же день Чичиков покинул свою невесту. Постепенно он стал чело­веком заметным. Даже преследования всяких взяток в канцелярии он обратил себе на пользу. Отныне взятки брали только секретари и писари, они делились ими с начальством.

В результате именно низшие чиновники оказы­вались мошенниками. Чичиков прибился к какой- то архитектурной комиссии и не бедствовал, пока не сменился генерал.

Новому начальнику Чичиков не понравился со­вершенно, поэтому скоро остался без работы и сво­их сбережений. После долгих мытарств наш герой устроился на таможню, где зарекомендовал себя отличным работником. Выбившись в начальники, Чичиков стал проворачивать махинации, в резуль­тате чего оказался владельцем довольно прилич­ного капитала. Однако поссорился со своим подель­ником и опять почти все потерял. Став поверенным, Чичиков совершенно случайно узнал, что даже мер­твых, однако числившихся живыми по ревизским сказкам крестьян можно заложить в опекунский совет, получив при этом немалый капитал, кото­рый может работать на своего хозяина. Павел Ива­нович принялся рьяно воплощать свою мечту на практике.

Поэма заканчивается известным лирическим от­ступлением о русской тройке.

Здесь искали:

• мертвые души 11 глава краткое содержание
• 11 глава мертвые души краткое содержание
• краткое содержание 11 главы мертвые души

Поэма великого классика русской литературы «Мертвые души» представляет человека, который ездит по Русской земле со странным желанием скупки мертвых крестьян, числящихся по бумагам живыми. В произведении встречаются персонажи разные по характерам, сословиям и достоинствам. Краткое содержание поэмы «Мертвые души» по главам (краткий пересказ) поможет быстро найти в тексте нужные страницы и события.

Глава 1

В город без названия въезжает бричка. Ее встречают болтающие ни о чем мужики. Они рассматривают колесо и пытаются вычислить, сколько оно сможет проехать. Гостем города оказывается Павел Иванович Чичиков . Он приехал в город по делам, о которых нет точного сведения – «по своим надобностям».

Молодой помещик имеет интересную внешность:

• узкие короткие панталоны из белой канифасовой ткани;
• фрак под моду;
• булавка в виде бронзового пистолета.

Помещик отличается невинным достоинством, он громко «высмаркивается», как труба, от звука пугаются окружающие. Чичиков поселился в гостинице, расспросил о жителях города, но ничего не рассказал о себе. В общении сумел создать впечатление приятного гостя.

На другой день гость города посветил визитам. Он сумел для каждого подобрать доброе слово, лесть проникла в сердце чиновников. В городе заговорили о приятном человеке, посетившем их. Причем очаровать Чичиков сумел не только мужчин, но и дам. Павла Ивановича пригласили помещики, бывшие в городе по делам: Манилов и Собакевич . На обеде у полицмейстера он познакомился с Ноздрёвым . Герой поэмы сумел произвести приятное впечатление на всех, даже на тех, кто редко о ком-то отзывался положительно.

Глава 2

Павел Иванович пробыл в городе уже больше недели. Он посещал вечеринки, обеды и балы. Чичиков решил посетить помещиков Манилова и Собакевича. Причина такого решения была другой. У барина было двое крепостных: Петрушка и Селифан. Первый молчаливый любитель чтения. Он читал все, что попадало под руки, в любой позе. Ему нравились неизвестные и непонятные слова. Другие его страсти: спать в одежде, сохранять свой запах. Кучер Селифан был совершенно другим. Утром отправились к Манилову. Искали имение долго, до него оказалось больше чем 15 верст, о которых говорил помещик. Господский дом стоял открытый всем ветрам. Архитектура настраивала на английский манер, но напоминала ее только отдаленно. Манилов расплывался в улыбке по мере приближения гостя. Характер хозяина описать сложно. Впечатление меняется от того, насколько близко с ним сходится человек. У помещика заманчивая улыбка, белокурые волосы и голубые глаза. Первое впечатление – очень приятный мужчина, затем мнение начинает меняться. От него начинали уставать, потому что не слышали ни одного живого слова. Хозяйство шло само собой. Мечты были абсурдны и невыполнимы: подземный ход, например. Читать он мог одну страницу несколько лет подряд. Мебели не хватало. Отношения между женой и мужем напоминали сладострастные кушанья. Они целовались, создавали сюрпризы друг другу. Все остальное их не волновало. Начинается разговор с вопросов о жителях города. Всех Манилов считает приятными людьми, милыми и любезными. К характеристикам постоянно добавляется усилительная частица пре-: прелюбезнейший, препочтеннейший и другие. Разговор переходил в обмен комплиментами. У хозяина было два сына, имена удивили Чичикова: Фемистоклюс и Алкид. Медленно, но Чичиков решается спросить хозяина об умерших в его имении . Манилов не знал, сколько человек умерло, он велел приказчику переписать всех поименно. Когда помещик услышал о желании купить мертвые души, он просто остолбенел. Не смог представить, как оформить купчую на тех, кого уже не было в числе живых. Манилов передает души даром, даже оплачивает расходы по передачи их Чичикову. Прощание было таким же слащавым, как и встреча. Манилов долго стоял на крыльце, провожая взглядом гостя, затем погрузился в мечтания, но странная просьба гостя не укладывалась в его голове, он крутил ее до ужина.

Глава 3

Герой в отличном расположении духа направляется к Собакевичу. Погода испортилась. Дождь сделал дорогу похожей на поле. Чичиков понял, что они заблудились. Когда казалось, что положение становится невыносимым, послышался лай собак, и появилась деревня. Павел Иванович попросился в дом. Он мечтал только о тёплом ночлеге. Хозяйка не знала никого, чьи фамилии называл гость. Ему расправили диван, и он проснулся только на следующий день уже достаточно поздно. Одежда была вычищена и высушена. Чичиков вышел к хозяйке, он общался с ней более свободно, чем с прежними помещиками. Хозяйка представилась – коллежская секретарша Коробочка . Павел Иванович выясняет, не умирали ли у нее крестьяне. Коробочка говорит, что осьмнадцать человек. Чичиков просит их продать. Женщина не понимает, она представляет, как мертвецов выкапывают из земли. Гость успокаивает, объясняет выгоду сделку. Старушка сомневается, она никогда не продавала мертвых. Все доводы о пользе были понятны, но сама суть сделка удивляла. Чичиков про себя назвал Коробочку дубинноголовой, но продолжал убеждать. Старушка решила подождать, вдруг покупателей будет больше и цены выше. Разговор не получался, Павел Иванович начал ругаться. Он так разошелся, что пот катился с него в три ручья. Коробочке понравился сундук гостя, бумага. Пока оформляли сделку, на столе появились пироги и другая домашняя еда. Чичиков поел блинов, велел закладывать бричку и дать ему провожатого. Коробочка дала девчонку, но попросила не увозить ее, а то одну уже купцы забрали.

Глава 4

Герой заезжает в трактир на обед. Хозяйка старуха радует его тем, что есть поросенок с хреном и со сметаной. Чичиков расспрашивает женщину о делах, доходах, семье. Старушка рассказывает обо всех здешних помещиках, кто что ест. Во время обеда в трактир приехали двое: белокурый и черномазый. Первым в помещение вошел белокурый. Герой уже почти начал знакомство, как появился второй. Это был Ноздрёв. Он за одну минуту выдал кучу информации. Он спорит с белокурым, что осилит 17 бутылок вина. Но тот не соглашается на пари. Ноздрёв зовет Павла Ивановича к себе. Слуга занес в трактир щенка. Хозяин рассмотрел, нет ли блох, и велел унести назад. Чичиков надеется, что проигравшийся помещик продаст ему крестьян подешевле. Автор описывает Ноздрёва. Внешность разбитного малого, каких много на Руси. Они быстро заводят дружбу, переходят на «ты». Ноздрёв не мог сидеть дома, жена быстро умерла, за детьми присматривали нянька. Барин постоянно попадал в переделки, но через некоторое время снова появлялся в компании тех, кто его поколотил. Все три экипажа подъехали к имению. Сначала хозяин показал конюшню, наполовину пустую, затем волчонка, пруд. Белокурый сомневался во всем, что говорил Ноздрёв. Пришли на псарню. Здесь помещик был как среди своих. У каждого щенка он знал кличку. Один из псов лизнул Чичикова, сразу сплюнул от брезгливости. Ноздрев сочинял на каждом шагу: в поле зайцев можно ловить руками, лес за границей купил недавно. Осмотрев владения, мужчины вернулись в дом. Обед был не очень удачным: что-то пригорело, другое не доварилось. Хозяин налегал на вино. Белокурый зять стал проситься домой. Ноздрёв не хотел его отпускать, но Чичиков поддержал желание уехать. Мужчины перешли в комнату, Павел Иванович увидел в руках хозяина карты. Он начал разговор о мертвых душах, просил подарить их. Ноздрёв требовал объяснить, зачем они ему нужны, доводы гостя его не удовлетворяли. Ноздрёв назвал Павла мошенником, чем очень обидел. Чичиков предложил сделку, но Ноздрёв предлагает жеребца, кобылу и серого коня. Гостю ничего этого было не надо. Ноздрёв торгуется дальше: собаки, шарманка. Начинает предлагать обмен на бричку. Торговля переходит в спор. Буйство хозяина пугает героя, он отказывается пить, играть. Ноздрев распаляется все больше, он оскорбляет Чичикова, обзывает. Павел Иванович остался на ночлег, но ругал себя за неосторожность. Ему не следовало начинать с Ноздревым разговор о цели своего приезда. Утро начинается снова с игры. Ноздрёв настаивает, Чичиков соглашается на шашки. Но во время игры шашки как будто двигались самостоятельно. Спор почти перешел в драку. Гость побледнел как полотно, увидев замахнувшегося Ноздрёва. Неизвестно, чем бы закончилось посещение имения, если в дом не зашел незнакомец. Это был капитан-исправник, который сообщил Ноздрёву о суде. Он нанес помещику телесные повреждения розгами. Чичиков уже не дождался завершения беседы, он выскользнул из помещения, прыгнул в бричку и велел Селифану мчаться во весь дух подальше от этого дома. Мертвых душ купить не удалось.

Глава 5

Герой очень испугался, бросился в бричку и мчался быстро из деревни Ноздрёва. Сердце билось так, что ничто его не успокаивало. Чичиков боялся представить, что могло бы произойти, если бы не появился исправник. Селифан возмущался, что конь остался некормленым. Мысли всех были прекращены столкновением с шестеркой коней. Чужой кучер бранился, Селифан пытался защититься. Произошла сумятица. Кони то раздвигались, то сбивались в кучу. Пока все это происходило, Чичиков рассматривал незнакомую блондинку. Хорошенькая молодая девушка привлекла его внимание. Он даже не заметил, как брички расцепились и разъехались в разные стороны. Красавица растаяла как видение. Павел стал мечтать о девушке, особенно если у него большое приданое. Впереди показалась деревня. Герой с интересом рассматривает селение. Дома крепкие, но порядок их построения был неуклюжим. Хозяин – Собакевич. Внешне похож на медведя. Одежда делал сходство еще более точным: коричневый фрак, длинные рукава, неуклюжая походка. Барин постоянно наступал на ноги. Хозяин пригласил гостя в дом. Оформление было интересным: картины с полководцами Греции во весь рост, греческая героиня с крепкими толстыми ногами. Хозяйка была высокой женщиной, напоминающей пальму. Все убранство комнаты, мебель говорили о хозяине, о сходстве с ним. Разговор сначала не задался. Все, кого пытался похвалить Чичиков, вызвали критику у Собакевича. Гость попытался похвалить стол у городских чиновников, но и здесь хозяин его прервал. Вся еда была плохой. Собакевич ел с аппетитом, о котором можно только мечтать. Он сказал, что есть помещик Плюшкин , у которого люди мрут, как мухи. Ели очень долго, Чичиков почувствовал, что прибавил целый пуд в весе после обеда.

Чичиков начал говорить о своем деле. Мертвые души он назвал несуществующими. Собакевич же на удивление гостя спокойно назвал вещи своими именами. Он предложил их продать еще до того, как об этом произнес Чичиков. Затем началась торговля. Причем Собакевич поднимал цену за то, что его мужики были крепкими здоровыми крестьянами, не как у других. Он описывал каждого умершего. Чичиков изумился, просил вернуться к теме сделки. Но Собакевич стоял на своем: его мертвые дорогие. Торговались долго, сошлись на цене Чичикова. Собакевич приготовил записку с перечнем проданных крестьян. В ней подробно указывалось ремесло, возраст, семейное положение, на полях дополнительные отметки о поведении и отношении к пьянству. За бумагу хозяин просил задаток. Строчки передачи денег взамен на опись крестьян вызывает улыбку. Обмен прошел с недоверием. Чичиков попросил оставить сделку между ними, не разглашать сведений о ней. Чичиков выезжает из имения. Он хочет направиться к Плюшкину, у которого мужики умирают как мухи, но не хочет, чтобы об этом знал Собакевич. А тот стоит в дверях дома, чтобы увидеть, куда повернет гость.

Глава 6

Чичиков, размышляя о прозвищах, которые дали мужики Плюшкину, подъезжает к его деревне. Большое село встретило гостя бревенчатой мостовой. Бревна поднимались как клавиши фортепиано. Редкий ездок мог проехать без шишки ли синяка. Все строения были ветхими и старыми. Чичиков рассматривает село с признаками нищеты: прохудившиеся дома, застарелые скирды хлеба, ребра крыш, заткнутые тряпьем окна. Дом хозяина выглядел еще более странным: длинный замок напоминал инвалида. Окна кроме двух были закрыты или заставлены. Открытые окна не выглядели привычно. Исправлял странный вид сад, расположившийся позади господского замка. Чичиков подъехал к дому и заметил фигуру, у которой было сложно определить пол. Павел Иванович решил, что это ключница. Он поинтересовался, дома ли барин. Ответ был отрицательный. Ключница предложила зайти в дом. В доме было также жутко, как и снаружи. Это была свалка мебели, куч бумажек, ломаные предметы, тряпки. Чичиков увидел зубочистку, которая пожелтела так, как будто пролежала здесь не один век. На стенах висели картины, с потолка свисала люстра в мешке. Было похоже на большой кокон из пыли с червяком внутри. В углу комнаты лежала куча, понять, что было в ней собрано, вряд ли бы удалось. Чичиков понял, что ошибался в определении пола человека. Вернее это был ключник. У мужчины была странная борода, как скребница из железной проволоки. Гость, долго прождав в молчании, решил спросить, где барин. Ключник ответил, что это он. Чичиков опешил. Внешность Плюшкина его поразила, одежда изумила. Он был похож на нищего, стоявшего у дверей церкви. С помещиком не было ничего общего. Плюшкин имел больше тысячи душ, полные кладовые и амбары зерна, муки. В доме множество изделий из дерева, посуды. Всего, что было накоплено Плюшкиным, хватило бы не на одну деревню. Но помещик выходил на улицу и тащил в дом все, что находил: старую подошву, тряпку, гвоздь, битый кусок посуды. Найденные предметы складывал в кучу, которая располагалась в комнате. Он прибирал к рукам то, что оставляли бабы. Правда, если его в этом уличили, не спорил, возвращал. Он был просто бережливым, а стал скупым. Характер менялся, сначала проклял дочь, сбежавшую с военным, затем сына, проигравшегося в картах. Доход пополнялся, но расходы Плюшкин все время сокращал, лишая даже себя мелких радостей. Помещика проведывала дочь, но он подержал внуков на коленях, а денег дал.

На Руси таких помещиков немного. Большинство больше желают жить красиво и широко, а съеживаться, как Плюшкин, могут единицы.

Чичиков долго не мог начать разговор, в голове не находились слова, объясняющие его визит. В конце концов, Чичиков заговорил об экономии, которую он хотел посмотреть лично.

Плюшкин не угощает Павла Ивановича, объясняя, что у него прескверная кухня. Начинается разговор о душах. У Плюшкина больше сотни мертвых душ. Люди умирают с голоду, от болезней, некоторые просто сбегают подальше. К удивлению скупого хозяина Чичиков предлагает сделку. Плюшкин неописуемо рад, он считает гостя глупым волочилой за актрисами. Сделку оформили быстро. Обмыть сделку Плюшкин предложил ликером. Но когда он описал, что в вине были козявки и букашки, гость отказался. Переписав на куске бумаги мертвых, помещик поинтересовался, не нужны ли кому беглые. Чичиков обрадовался и купил у него после небольшой торговли 78 беглых душ. Довольный приобретением 200 с лишком душ, Павел Иванович вернулся в город.

Глава 7

Чичиков выспался и отправился в палаты, чтобы оформить собственность на купленных крестьян. Для этого он стал переписывать бумажки, полученные от помещиков. У мужиков Коробочки были свои имена. Опись Плюшкина отличалась краткостью. Собакевич расписывал каждого крестьянина с подробностью и качествами. У каждого шло описание отца и матери. За именами и прозвищами стояли люди, их пытался представить Чичиков. Так занимался бумагами Павел Иванович до 12 часов. На улице он встретил Манилова. Знакомые застыли в объятиях, которые длились более четверти часа. Бумага с описью крестьян была свернута в трубочку, связана розовой лентой. Список был оформлен красиво с витиеватой каемкой. Взявшись под руки, мужчины отправились в палаты. В палатах Чичиков долго искал нужный ему стол, затем аккуратно дал взятку, отправился к председателю за приказом, разрешающим завершить сделку быстро. Там он встретил Собакевича. Председатель отдал распоряжения собрать всех нужных для сделки людей, отдал приказ о быстром ее завершении. Председатель поинтересовался, зачем Чичикову крестьяне без земли, но сам же и ответил на вопрос. Люди собрались, покупка завершилась быстро и удачно. Председатель предложил отметить приобретение. Все направились к дому полицмейстера. Чиновники решили, что им обязательно нужно женить Чичикова. В ходе вечера он перечокался со всеми не по одному разу, заметив, что ему пора, Павел Иванович уехал в гостиницу. Селифан и Петрушка, как только барин уснул, пошли в подвал, где пробыли почти до утра, вернувшись, разлеглись так, что сдвинуть их было невозможно.

Глава 8

В городе все рассуждали о покупках Чичикова. Пытались просчитать его достаток, признавали, что он богат. Чиновники пытались просчитать, выгодно ли приобретать мужиков на переселение, каких крестьян купил помещик. Чиновники ругали мужиков, жалели Чичикова, которому предстояло перевезти такую уйму народа. Шли просчеты насчет возможного бунта. Некоторые стали давать Павлу Ивановичу советы, предлагали конвоировать процессию, но Чичиков успокаивал, говоря, что купил мужиков смирных, спокойных и согласных на выезд. Особое отношение вызвал Чичиков у дам города N. Как только они просчитали его миллионы, он стал им интересен. Павел Иванович заметил новое необыкновенное внимание к себе. В один из дней он нашел у себя на столе письмо от дамы. Она звала его уехать из города в пустыню, от отчаяния завершала послание стихами о смерти птицы. Письмо было анонимным, Чичикову очень захотелось разгадать автора. У губернатора – бал. На нем появляется герой повествования. К нему обращены взгляды всех гостей. Радость на лицах была у всех. Чичиков пытался вычислить, кто была посланница письма к нему. Дамы проявляли к нему интерес, искали в нем привлекательные черты. Павел так увлекся разговорами с дамами, что забыл о приличии – подойти и представиться хозяйке бала. Губернаторша сама подошла к нему. Чичиков повернулся к ней и уже готовился произнести какую-то фразу, как осекся. Перед ним стояли две женщина. Одна из них – блондинка, очаровавшая его на дороге, когда он возвращался от Ноздрева. Чичиков был смущен. Губернаторша представила ему дочь. Павел Иванович попытался выкрутиться, но у него это не очень удавалось. Дамы пытались отвлечь его, но у них ничего не получалось. Чичиков пытается привлечь к себе внимание дочери, но он ей не интересен. Женщины стали показывать, что они не довольны таким поведением, но Чичиков ничего не мог с собой поделать. Он пытался очаровать прекрасную блондинку. В этот момент на балу появился Ноздрёв. Он громко стал кричать и расспрашивать у Чичикова о мертвых душах . Обратился с речью к губернатору. Его слова привели всех в замешательство. Его речи были похожи на безумные. Гости стали переглядываться, Чичиков заметил злые огоньки в глазах дам. Смущение прошло, слова Ноздрёва одни приняли за ложь, дурость, наговор. Павел решил пожаловаться на здоровье. Его успокаивали, говоря, что скандалиста Ноздрёва уже вывели, но Чичикову не становилось спокойнее.

В это время в городе произошло событие, которое еще больше усилило неприятности героя. Въехал экипаж, похожий на арбуз. Женщина, вышедшая их повозки, - помещица Коробочка. Она долго мучилась от мысли, что прогадала в сделке, решила ехать в город, узнать, по какой цене продаются мертвые души здесь. Ее разговор автор не передает, а вот, к чему он привел легко узнать из следующей главы.

Глава 9

Губернатор получил две бумаги, где сообщалось о беглом разбойнике и фальшивомонетчике. Два сообщения соединили в один, Разбойник и фальшивомонетчик прятался в образе Чичикова. Сначала решили расспросить о нем тех, кто с ним общался. Манилов отозвался лестно о помещике, поручился за него. Собакевич признал в Павле Ивановиче хорошего человека. Чиновников обуял страх, они решили собраться и обсудить проблему. Место сбора - у полицмейстера.

Глава 10

Чиновники, собравшись вместе, сначала обсудили изменения своей внешности. События привели к тому, что они похудели. Обсуждение не имело толку. Все рассуждали о Чичикове. Одни решили, что он делатель государственных ассигнаций. Другие предположили, что он чиновник из канцелярии генерал-губернатора. Пытались себе доказать, что он не может быть разбойником. Внешность гостя была очень благонамеренной. Не нашли чиновники и буйных поступков, которые характерны для разбойников. Почтмейстер прервал их споры потрясающим криком. Чичиков – капитан Копейкин. Многие не знали о капитане. Почтмейстер рассказывает им «Повесть о капитане Копейкине». Капитану оторвало на войне руку и ногу, а насчет раненых не было принято законов. Поехал он к отцу, тот отказал ему в крове. У него у самого не хватало на хлеб. Копейкин отправился к государю. Пришел в столицу и растерялся. Ему указали на комиссию. Добрался капитан до нее, прождал больше 4 часов. Народу в помещение набилось как бобов. Министр заметил Копейкина и велел прийти через несколько дней. От радости и надежды зашел в трактир и кутнул. На следующий день Копейкин получил отказ от вельможи и разъяснение, что насчет инвалидов распоряжений еще не издано. Ходил капитан к министру несколько раз, но его принимать перестали. Дождался Копейкин выхода вельможи, попросил денег, но тот сказал, что помочь не может, дел важных много. Велел капитану самому искать средства для пропитания. Но Копейкин стал требовать резолюцию. Его кинули в тележку и увезли силой из города. А спустя некоторое время появилась шайка разбойников. Кто же был ее предводителем? Но полицмейстер не успел произнести фамилию. Его прервали. У Чичикова были и рука, и нога. Как он мог быть Копейкиным. Чиновники решили, что полицмейстер зашел слишком далеко в своих фантазиях. Они пришли к решению вызвать к ним на беседу Ноздрёва. Его показания полностью сбили с толку. Ноздрёв насочинял кучу небылиц о Чичикове.

Герой их бесед и споров в это время, ничего не подозревая, болел. Он решил дня три полежать. Чичиков полоскал горло, прикладывал к флюсу отвары трав. Как только ему стало лучше, он отправился к губернатору. Швейцар сказал, что его не велено принимать. Продолжая прогулку, он отправился к председателю палаты, тот был очень смущен. Павел Иванович удивился: его или не принимали, или встречали очень странно. Вечером к нему в гостиницу пришел Ноздрев. Он разъяснил непонятное поведение чиновников города: фальшивые бумаги, похищение губернаторской дочери. Чичиков понял, что ему нужно убираться из города как можно быстрее. Он выпроводил Ноздрева, велел укладывать его чемодан и готовится к отъезду. Петрушка и Селифан были не очень довольны таким решением, но делать было нечего.

Глава 11

Чичиков собирается в дорогу. Но возникают непредвиденные проблемы, которые задерживают его в городе. Они быстро разрешаются, и странный гость выезжает. Дорогу перегораживает похоронная процессия. Хоронили прокурора. В процессии шли все знатные чиновники и жители города. Она были поглощены раздумьями о будущем генерал-губернаторе, как произвести на него впечатление, чтобы не потерять нажитое, не изменить положение в обществе. Женщины размышляли о предстоящих, по поводу назначения нового лица, балов и праздников. Чичиков подумал про себя, что это хорошая примета: встретить покойника в пути – к счастью. Автор отвлекается от описания поездки главного героя. Он размышляет о Руси, песнях и далях. Затем его мысли перебивает казенный экипаж, который чуть не столкнулся с бричкой Чичикова. Мечты уходят к слову дорога. Автор описывает, откуда и как появился главный персонаж. Происхождение Чичикова очень скромное: он родился в семье дворян, но вышел ни в мать, ни в отца. Детство в деревне закончилось, и отец отвез мальчика к родственнице в город. Здесь он стал ходить в классы, учиться. Он быстро понял, как добиться успеха, стал угождать педагогам и получил аттестат и книгу с золотым тиснением: «За примерное прилежание и благонадежное поведение». После смерти отца Павлу осталось имение, которое он продал, решив жить в городе. В наследство осталось наставление отца: «Береги и копи копейку». Чичиков начал с усердия, затем с подхалимства. Пробравшись в семью повытчика, он получил вакантное место и сменил свое отношение к тому, кто продвинул его по службе. Первая подлость была самой трудной, дальше все пошло легче. Павел Иванович был благочестивым человеком, любил чистоту, не сквернословил. Чичиков мечтал о службе в таможне. Его ревностное служение сделало свое, мечта сбылась. Но удача оборвалась, и герою пришлось снова искать пути наживы и создания богатства. Одно из поручений – заложить крестьян в Опекунский совет – навело его на мысль, как изменить свое состояние. Он решил скупать мертвые души, чтобы потом перепродавать их на заселение под земли. Странная идея сложна для понимания простым человеком, только хитро переплетенные схемы в голове Чичикова могли уложиться в систему обогащения. Во время рассуждений автора, герой спокойно спит. Автор сравнивает Русь